Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - страница 34

Шрифт
Интервал


Насчет «живописаны»: я Вам дала все сведения по этой строке[145] – черновые и беловые варианты (беловой Вы, по-моему, сами видели), с Вас и спрос. Макаровские же и Орловские соображения по этому поводу мало меня интересуют[146]. Только на моей памяти (Вас еще тогда на свете не было) одного из гослитовских редакторов сняли-таки с работы за замену пушкинской «птички божьей» (не знающей ни заботы, ни труда)[147] «птичкой вольной». Дело было в 23-м, фамилия пострадавшего – Калашников (и Пушкин).

Относительно Вашего приезда: разбивайтесь в лепешку, но не откладывайте – вдруг что-то помешает Вам или мне! Надо непременно застать хоть хвостик ранней весны, соловьев, цветение сирени, разнообразие оттенков молодой листвы, пока она не смешалась еще в одну сплошную, общую и ничью, зелень. И меня надо Вам застать, пока я еще несомненно жива, и прогрессирующий идиотизм не завладел мною окончательно.

Увы, после маминой смерти, и более близкой по времени и пространству (когда мама умерла я ведь сама была «по ту сторону») – смерти Бориса Леонидовича я твердо убедилась в том, что и сама непременно умру. Раньше, даже на самом краешке жизни, я не задумывалась о том, что и мои дни сочтены. А теперь знаю, что прожито уже много-много, осталось мало-мало, и надо торопиться. Торопиться же что-то не хочется.

Сейчас цветут вишни, сливы, черемуха. Я уже несколько раз навещала домик маминого детства – и очень хорошо, т. к. «отдыхающие» еще не наехали (домик на территории Дома отдыха) и было пустынно и тихо. Вокруг дома растут четыре высоченных ели, когда-то посаженные дедом в честь четверых его детей[148].

Побывала и на могиле Борисова-Мусатова (он умер в этом же цветаевском доме и похоронен неподалеку)[149]. Там чудная скульптура Матвеева[150] – и какой вид на Оку![151]

Целую.

Ваша А.Э.

23

20 мая 1961 г.[152]

Милая Анечка, не надо так буквально принимать мои слова – савана я еще себе не приготовила. И вообще есть мысли, которые лучше держать при себе, потому что разъяснять их трудно, а комментариев они, очевидно, требуют. Я Вам скажу только, что пока близкие – живы, смерть – понятие отвлеченное. Когда она начинает косить вокруг тебя, то ты убеждаешься в реальности того, что всегда знал, но – исподволь. Но, конечно, говорить об этом так же некрасиво, как и «быть знаменитым». Иногда невольно думаешь вслух – как говоришь во сне; что поделаешь! Я все чаще говорю и делаю глупости, увы, наяву.