Его глубоко возмущала современная практика психиатрии, так бесцеремонно вторгавшаяся в мозг пациентов, о котором они ничего не знали. Он называл их «мясниками», разрушающими самую тонкую и самую сложную ткань организма – мозг, лишая этим несчастных последнего шанса на выздоровление. Что мозг только начали изучать знали все. Что связь мозга с мыслительными процесса совершенно не поддается научному определению и контролю тоже известно было всем. Что фармакология разрушает мозг, а вместе с ним и весь организм, также ни для кого не было секретом. Но они продолжали свои агрессивные попытки разворотить мозг больных людей, вплоть до лоботомии и электрошока. Они оправдывали себя идиотской теорией «баланса пользы и вреда», уверяя, что если оставить психотиков как они есть им будет хуже, чем если они отрежут им половину мозга или разрушат его электричеством. Помимо всего прочего, это была самая удобная теория для оправданной казни невинных людей деспотами и тиранами всего мира, применяющих сомнительные способы современной психиатрии в качестве «карательной психиатрии». И если этот процесс не остановить, тюрьмы вскоре совсем не понадобятся, думал доктор Бене.
Ортодоксальным психиатрам, часто высмеивавшим его когнитивный метод лечения шизофрении Леви-Финкель любил напоминать эксперимент Давида Розенхана, опубликованный в 1973 году в статье «Здоровые люди в психиатрической клинике», и доказавший абсолютную несостоятельность диагностики современной биопсихиатрии. Тем не менее, доктор Бене решительно противопоставлял свой когнитивный метод, основанный на рационалистической философии, методу антипсихиатрии, ссылавшихся на субъективизм неокантианцев.
И вот теперь казалось Леви-Финкель был готов еще раз взорвать весь мир психиатрии: его теория силового поля психики, обнаруживающегося при бредовой структуре шизофрении получала свое подтверждение в случае с Андреем Орловым. Доктор Бенедикт Леви-Финкель сам не верил в свою удачу. Он был так возбужден, что не заметил как пробежал на костылях весь длинный путь от палаты Андрюши до своего кабинета, где его уже заждались коллеги. Это был красивый, рослый мужчина лет сорока пяти, с черными курчавыми волосами и аккуратной бородкой. Он попал в автокатастрофу, когда ему не было и тридцати лет, и с тех пор мучился с последствиями травмы позвоночника. Ему потребовалась вся его сила воли, чтобы взять себя в руки и продолжить борьбу за жизнь. Жить ему совершенно не хотелось. И только когда у него появился интерес к науке, он снова стал молодым и здоровым, сумев преодолеть все препятствия на пути к своей заветной цели – утверждению гуманистической психологии в психиатрии. Цели, в реальность которой никто кроме него самого поначалу не верил. Наука стала его жизнью, его страстью, его детищем, – всем. И сколько бы не сокрушалась над такой монашеской жизнью его мать, Тамара Тенгизовна Леви-Финкель, он не хотел ее слушать. Тамрико значила очень много в жизни сына, особенно в годы после автокатастрофы, поскольку Бене органически не выносил заботы посторонних.