Открыв глаза, я увидела знакомый резной контур шкафа на фоне светлеющего окна. Помимо этого контура абсолютно ничего не просматривалось.
Эти звуки, услышанные в ночи, меня не встревожили и не испугали. Ничего враждебного не могло исходить от этого, почти родного мне, шкафа.
Удивляло только одно: каким образом могло это «нечто» ходить и ворочаться в крошечном пространстве между шкафом и притиснутым вплотную креслом.
Такое было уже не единожды, и я привыкла к этому шуршанию и вздохам из шкафа. Они меня даже успокаивают. Не сомневаюсь, что при желании всё можно объяснить совсем просто, например шорохом в трубах отопления или движением соседей за стеной.
Но не хочу. Пусть будет на свете ещё одна, совсем пустяковая, но не разгаданная тайна.
Зачем? А просто так. Трудно объяснить почему, но это помогает нам принять доставшуюся нам такую прагматичную жизнь.
Дом, где я родилась, стоял на тихой астраханской улице, на той невидимой границе, что отделяет обширную татарскую часть города от его центральной части.
Название улица Тихомировская очень подходило этой относительно широкой улице, по которой мирно двигались арбы и повозки, не производя шума благодаря мощному слою пыли на мостовой. Они курсировали мимо нашего дома между большим районом Татар-Базара и другими частями города, широко и бестолково раскинувшегося между рукавами и протоками речной дельты. Полуденную тишину нарушали разноголосые певучие призывы водовозов и торговцев арбузами, дынями и всеми прочими дарами бахчей и садов.
Когда я подросла и стала разбирать написанное, меня очень удивило, что на почтовых конвертах нужно писать улица Тихомирова, а не привычное слово Тихомировская. В этом виделось что-то неправильное, тем более что взрослые тоже не могли рассказать, кто же был этот Тихомиров, чьим именем звалась наша улица.
Кстати, я узнала сравнительно недавно, что Лев Тихомиров был видным революционером-народовольцем, убеждённым сторонником террора, чему совсем не соответствовали ни его фамилия, ни облик нашей тихой улицы.
Время ставило свои вехи наступавших перемен. Я уже не удивилась, когда в тридцать пятом или тридцать шестом году бабушкина улица стала называться Челюскинской (вернее, улицей Челюскинцев). Тогда в стране не оставалось города или населённого пункта, где не имелось бы улицы, названной в честь героически спасённого экипажа парохода «Челюскин».