Строгий конкурсный экзамен, являвшийся естественным отбором одинаковых умственных сил, профессора, знавшие каждого слушателя своей маленькой аудитории и направлявшие его индивидуальные способности, наконец, совместная работа десятка офицеров в течение нескольких лет – все это создавало традиции и позволяло изучаемой науке права выковывать свои принципы законности гораздо глубже, чем в университетах, где сотни слушателей часто видели в дипломе лишь фундамент для постройки будущего служебного здания.
Созданные этими традициями взаимная поддержка и стойкость в убеждениях и были причиной того недоверия, с которым власть относилась к Военно-окружным Судам>5, упорно отказывавшимся служить видам и намерениям правительства.
Вот почему закон о военно-полевой юрисдикции воспрещал назначать в состав военно-полевых судов>6военных юристов, а обследование создававшихся во время войны>7бесчисленных дел о «предателях» неизменно поручалось следователям>8и прокурорам гражданских а не военных судов: таких прославленных специалистов по этого рода делам как следователи Кочубинский и Матвеев и прокурор Жижин, среди военных юристов не было и быть не могло. Те политические дела, которые после революционного 1905 года передавались военно-окружным судам, имевшим право применять смертную казнь, рассматривались с таким строгим соблюдением закона, которое делало их приговоры неуязвимыми даже для либеральной печати и выступавших в военном суде гражданских адвокатов.
* * *
Награжденный за окончание академии чином капитана>9, я начал свою юридическую службу на Кавказе и по принятому порядку в течение 5 лет нес там обязанности военного защитника>10. Относился я к ним с большим интересом, прилежно готовился к каждому делу и скоро приобрел многочисленную клиентуру. Этому содействовало еще и то, что защитникам строго воспрещалось принятие какого-либо гонорара, подсудимый же имел право избирать себе того из них, который казался ему наиболее желательным. Все защитники находились в ведении и подчинении у своего естественного противника – военного прокурора. По-видимому, не только его генеральский чин, но и важнейшее право аттестации открывали полную возможность давать выступлениям своих подчиненных на суде желательное для него направление. Но свобода действия этих подчиненных как «стороны» ревниво охранялась традицией и всякие разговоры и споры по делам вне залы заседания считались бестактностью. Моим начальником был генерал Окулич-Казарин