– Мама, мамочка! Что со мной? Где ты, мама? – бормотала девушка, сотрясаясь от слез.
Охотник поднял меч. Внезапно глаза ведьмы прояснились, и она произнесла:
– Ты можешь. Спаси их всех. Мы… потеряли путь. Заблудшие. Помоги нам. Спаси…
Охотник ничего не ответил. В хрустальном свете люстр сверкнуло лезвие, и отрубленная голова ведьмы покатилась по паркету.
Вновь проснувшееся чутье Окулуса показало Охотнику шесть человеческих фигур, засевших у выхода из особняка с дальнобойными штуцерами. Братья. Так пекутся о дворянской чести, что готовы убить Охотника, спасшего их от кошмара. Ну, конечно, зачем марать руки, вводя в действие протокол «Экстерминатус», заливая окрестности Адским Огнём, когда можно поручить презренному полудемону сделать всю работу за них. А потом просто убить его, свалив на ведьму. Благородство и честь. Охотник горестно вздохнул и воззвал к Привратнице. Всё-таки он получит свою награду за голову, но только из рук Гроссмейстера Ордена, сломав по пути пару карьер.
***
– С тех пор последние слова Бабетты преследуют меня. Я убил ещё многих ведьм, и никого не спас.
– А я… Твоя попытка искупить. Спасти, исправить? – грустно промолвила Анна.
– Возможно, Анни. Я неосознанно подарил тебе новую жизнь в попытке исправить то, что делал и делаю.
– Понимаю, – печально вздохнула девушка.
– Не грусти, Анна. У меня ещё будет время узнать тебя, возможно, моя причина станет чем-то большим, – извиняющимся тоном ответил Маркус.
– Марко, пошли спать. Завтра поможешь мне обрести силу, как ты и обещал. Только прошу тебя – больше не спи голым.
– Как скажешь, Анни, как скажешь.
Бледно-серый утренний свет пробивался сквозь окна особняка. В нём все предметы обстановки казались неестественно древними, брошенными много лет назад. Казалось, жизнь ушла из этого дома навсегда, чтобы никогда более не возвращаться. Тлен и запустение не хотели покидать убежище путников, несмотря на все усилия их безмолвного слуги. Даже чистота, которую Этьен навёл в спальне Аннабэль, казалась ей какой-то ненатуральной. Подсознательно Анна ожидала увидеть вековую пыль, толстым слоем покрывающую предметы обстановки.
Ощущение чуждости и потерянности не ушло, даже когда девушка приступила к своему нехитрому завтраку, состоящему из сваренной на воде овсянки и кружки горячего ароматного кофе. Хлеба по вполне понятным причинам в особняке не водилось. Разве только Маркус заставил бы Этьена его испечь. Только вот из чего? Масло и молоко, равно как и яйца, не могли храниться столь же долго, сколько крупы и вяленое мясо, а выходить за провиантом в ближайший город, наверняка, было ещё опасно.