– Вот это да, – рассуждал ошарашенный Степан Павлович, – вот, хреновина-то, какая получается. Дожили, мать твою, теперь сраму, на всю округу, не оберешься. Как это? Чтобы молодая баба, собралась и ушла от здорового работящего мужика, да такого сраму, в сибирских деревнях не слыхивали, – распалял он себя, – это ж получается, что сын мой совсем уж никуда не годный. Ну и позор, намечается, засмеют ведь и ославят всю семью, нет, ни как нельзя такого допустить, – заключил он, в нетвердой надежде, каким-то образом повлиять на поведение Петра. Однако, разговор с сыном, ни к чему путному не привел. Более того, оба, затаили друг на дружку тяжелую обиду, которая только усилилась после того как Евдокия, все-таки, ушла к родителям. А еще более усугубилась, после безобразной, как казалось Степану, женитьбе сына на Александре.
– Батя, – послышался голос Якова, почти мгновенно после раздавшегося скрипа открывающейся входной двери, – пошли к Шурке, там беда какая-то приключилась, да ты где вообще. – Где-где, в бургунде, чего разорался? – Погреться не дадут, – бормотал, разнеженный долгим лежанием на печи, Степан, нехотя спускаясь, с теплого места. – Чего там такого страшного приключилось, что старого, больного человека с печи обязательно стаскивать нужно, в такую непогоду слякотную, ну, чего там стряслось?
– Да не понял я ничерта, вижу только, наши к ней почти всем гуртом побежали, и соседи, тоже вместе с ними ринулись. Дверь в избе вовсе распахнута, а оттуда рев идет несусветный, – дребезжащим голосом, не очень-то внятно, протараторил сын и с нескрываемым раздражением добавил, – да пойдем уже. Легко сказать, пойдем. Ноги не слушались, сердце, стремясь выскочить на свободу, уперлось в кадык, перекрывая потоки воздуха.
– Петро, Петро, Петро, – молотом барабанило в виски, когда, не замечая луж, напрямик, он мчался к избе, из которой и впрямь доносились разномастные причитания.
– Пришла беда, отворяй ворота, боже ж мой, – приговаривала Арина, обматывая при этом, белой холщовой тряпицей, стопу правой ноги Александры. Та, при этом, распластавшись поперек кровати и опершись плечами в стену, прижав к себе, рассматривающую, всех поочередно, большущими глазищами, Надю тихо постанывала, периодически задерживая дыхание на очень глубоком вдохе.