Когда запоют снегири - страница 6

– Что-то я не пойму, ты добровольцами кого называешь?

– Да ты что сюда с небес свалился, разве не в общей колонне притопал? А то там не разглядел, как бравые ребятки, почти строевым шагом идут сдаваться. Тебя-то, к примеру, сразу видно, не по доброй воле тут. Да, понятно простаку любому, – настаивал Николай, почувствовав некоторое смущение в реакции собеседника. – Первым делом, видно навскидку, у тебя каких-либо друзей приятелей в этом «санатории», точно быть не может. Так ведь, к тому же, не такой уж ты свежий огурчик. Хромой с рукой не порядок, да у тебя и фотокарточка слегка подпорчена. Может быть, ты подсадной? Да нет, это скорей ты обо мне можешь такое думать, я же тут ветеран, и с тобой первый заговорил. Но во мне тоже будь уверен, – продолжал он, спрятав миску и ложку, и перейдя почти на шепот, – хотя провокаторы среди этой публики тоже есть, дней пять тому одного придушили. Поначалу, как настоящий трибун за побег агитировал, приличную аудиторию, между прочим собрал, а затем неосторожно чесночком срыгнул. Салом с чесноком здесь вряд ли пленников когда-нибудь кормили, вот благодарные слушатели вовремя и среагировали на столь редкий в этих местах кулинарный изыск. Так что Петруха, утекать надо пока силенки есть, – хлестануло по барабанным перепонкам именно то, что вытекало из логики всего разговора, но противоречило логике последней фразы, – да ты не думай, провокаторам нужна большая толпа, что бы охрана чуть-чуть постреляла для нашей острастки и дело сделано, отдыхай спокойно. Чтоб тебе, да и мне спокойней было, друг от друга не отходим, если есть план, позже скажешь. У меня-то точно есть вроде нормальный план, мать его через колено. Охране, мне кажется наплевать на нашу сохранность, тяп-ляп они нас стерегут. Так что думай, если нет, я один дуну, – прозвучало, как призыв к решению ребуса. – Я подремлю пока, – и моментально свернулся калачиком.

Запахнув, как можно плотнее свою видавшую виды шинель, втянув голову в плечи так глубоко, насколько позволяла ширина поднятого воротника, Петр, в тяжелых раздумьях, расположился неподалеку.

– Думай, – повторил он, как ему показалось, самое важное слово из только что услышанного, – легко сказать. То, что выжить здесь почти невозможно, он и сам понимал без всяких наставлений. А желание бежать, казалось таким естественным, и только усиливалось с того момента, когда его впихнули как в помойный ручей, в беспорядочный строй военнопленных, обреченно бредущих навстречу мучениям. Из этой пылящей, растянувшейся на добрую версту колонны, он с завистью дважды наблюдал, как группы по несколько бойцов, сопровождаемые нестройной, ленивой канонадой винтовочных выстрелов, бросались в близлежащие лесные заросли, вызывая у недавних попутчиков возгласы сочувствия и одобрения, а меж ними, впрочем, и довольно дружные язвительные окрики. Он бы, не задумываясь, побежал вместе с этими смельчаками, но сил на это не было. Ушибленная нога, тянущая боль в грудине и правом плече, головная боль, отдающая прострелами в виски при каждом резком движении, едва позволяли выдерживать темп неторопливой ходьбы. Сейчас же, как ему казалось, он значительно окреп, и, мог бы, при случае, «сделать ноги». Тем более что он понимал – при местном рационе его относительное здоровье продлится всего несколько дней. Так что, вопрос номер один; – бежать, не бежать? – закрыт с самого начала. Но тут же возникает, не менее важный вопрос; – верить, не верить? – вот где голову сломаешь, чужая душа, потемки. Вызывало некоторое сомнение то, что Николай как будто и не слышит его, а пытается внушить мысль о побеге, не очень-то интересуясь мнением собеседника, уж очень умело, и как бы по заученному тексту выдавая все важнейшие аргументы в пользу побега. Или это только кажется, от страха, и чрезмерной осторожности? Ведь, он говорит то же самое, о чем думаешь и ты, и, это неоспоримый факт. Факт и то, что он тоже не слишком-то доверяет, или просто делает вид, а на самом деле, всё, отлично понимая, играет, преследуя какую-то только ему понятную цель. А с другой стороны, уж слишком все мудрено, где та важная птица, ради которой стоило огород городить, наверняка он не кривит душой, а точно собирается бежать, и тебя с собой за каким-то лядом зовет. Вот то-то и оно, вроде, дюжий мужичина, говорит, что план побега есть, беги, не задумываясь, так нет же, что-то мудрит. Для чего? Тебе это надо? Зачем переливать, из пустого, в порожнее? Понятно же, не побежишь – сгинешь к бабке не ходи – решишься, – может быть, выживешь, не получится, – ну хоть не издохнешь, как безропотная скотина в загоне. От осознания правильности принятого решения, по озябшему съежившемуся телу пробежала сладостная, ласковая, теплая волна. Она овладела им полностью и унесла измученное обмякшее сознание в мир ничем не сдерживаемых грез: