– А? – Алексей, вздрогнув, глянул в окно. – Скоро… Надо пробираться к выходу.
Они спустились с шоссе по извилистой тропинке, ведущей в сторону темнеющих невдалеке деревьев. Переливался последним золотыми убранством лесной покров, с которого ночной ветер сорвал едва ли не всю листву. В высоком небе кричали вороны. Скрипели мокрые ветки деревьев, сзади слышался всё удаляющийся гул машин. Красивая диковинная птица выпорхнула из поникшей рыжей травы.
«Удод, – заметил Николай. – Говорят, не к добру этот редкий птах людям встречается. – Стало тяжело идти. Тупо заныло под сердцем. – Вернуться, что ли»?
Сразу за рощицей, в низине, показался хуторок. Утопая в зарослях каких-то кустов, стояло несколько хаток с подслеповатыми окнами. Алексей подвёл гостя к одной из них. Долго возился с замком. Нехотя отворилась скрипучая дощатая дверь. В нос ударил запах мышей, высохших трав и, как показалось Николаю, ладана. В комнате было темно и, лишь пробивающийся сквозь закрытые окна солнечный лучик, бодро шарил по стенам.
– Господи, как в позапрошлом веке, – бросил в темноту Коля, озираясь по сторонам.
– Пойду, ставни открою, – буркнул Лешка.
Мрачное помещение, словно нехотя, наполнялось светом. Покрытая толстым слоем пыли посуда в покосившемся шкафу, невнятного цвета занавески на мутных окнах, темные чашки на круглом, стоящем посредине комнаты, столе отнюдь не украшали и без того убогое жилище.
– Показывай, – художник устало опустился на недовольно скрипнувший стул.
– Что показывать? – пожелтевшей газетой Алексей прикрыл посуду на столе.
– Как, что! – нахмурился Николай. – Иконы.
– Слушай, – замямлил Лешка, притрагиваясь ко лбу ладонью, – может, подлечимся маленько, а то башка трещит, спасу нет?
– Показывай! – прорычал Николай. – За пятьдесят вёрст я сюда бухать с тобой приехал?
Алексей, шаркая подошвами, проковылял в угол комнаты. Отдернул цветастую занавеску, за которой стоял, обклеенный переводными картинками холодильник. Плечом сдвинул его в сторону и, нагнувшись, открыл люк в подвал. По-стариковски кряхтя, опустился в подпол. Чем-то долго гремел, сопровождая поиски беззлобной, но виртуозной бранью.
– Принимай, – из проема показался холщовый мешок.
«Дать бы ему сейчас кочергой по башке, – подумал Николай, беря из его рук сверток, но тут же отогнал эту мысль. – Почему зачастую Бог так несправедлив к некоторым своим чадам? Одни получают в наследство дома, дачи, квартиры, им достаются автомобили, дорогие вещи, – художник покосился на вылезающего из подвала Алексея, – предметы антиквариата, а другим – шиш на постном масле? У него – у Николая – видимо никогда не будет большого дома с яблоневым садом в глубине двора, черного „Мерседеса“ или, например, подлинника столь им любимого Шагала. – От досады он сплюнул на пол. – Люди говорят: промысел Божий. Мол, Он, в милости Своей, обрушивает стены нашего мнимого благополучия, чтобы они не заслоняли небо. А если нет никакого промысла, и всё это выдумки священников и богословов. Но, что же тогда есть? Ведь не может быть, чтобы счастье-несчастье человеков складывалось само по себе, не отталкиваясь от чьей либо воли или повеления».