Россия мало изменилась за те четыре года, что я в ней не был. В последний свой визит милиционеры ловили курящих в парках и на перронах вокзалов. Сейчас я мог курить почти везде, где мне вздумается, и после Америки, с ее жесткими ограничениями, это воспринималось как знак свободы, пусть и в негативном ее выражении. Мне показалось, что люди здесь меньше спешат и суетятся, больше времени проводят в праздных прогулках по улицам, больше разговаривают друг с другом. Первое время я не мог наговориться. Я искал и находил себе собеседников повсюду. Я наслаждался русской речью и способностью выразить с помощью слов любое сложное чувство, которое на родном языке не выглядело вычурно. Меня здесь понимали люди самого разного социального статуса: бродяги, нищие, старики, наркоманы. За каждым из них был опыт жизни, опыт общей для нас культуры. Люди были чутки к языку, и слышали каждый оттенок речи собеседника, и я был не новичком в этой игре, от которой получал подлинное наслаждение. Наша речь – это тропинки, которые ведут к сердцу человека, и кто знает, к кому они тебя приведут в следующий раз. Именно поэтому мне так легко было знакомиться, заводить романы, влюблять в себя людей и влюбляться самому. В этом лесу мне все было знакомо, и я был в нем не чужой.
Я уже знал, что могу жить один. Я уже знал, что могу обходиться малым. Я уже чувствовал, что могу рассчитывать на то, чтобы проводить часы в саду Господа своего, раскачиваясь на качелях. Старик был добр ко мне, во всяком случае, я почувствовал, что с приездом на Родину, тоска меня отпустила, я мог позволить себе некоторую беспечность, и я даже злоупотреблял этим чувством защищенности, позволяя себе то, чего никогда в жизни себе не позволял. Я чувствовал себя счастливым. Может со стороны это выглядело как сумасшествие, но я и вправду был счастлив так, как может быть счастлив приговоренный к казни и помилованный в последний момент преступник.
Я не знал, сколь долгим будет это мое состояние легкости и эйфории. Я думал о том, чтобы прожить так до конца лета. Я изменился, и это помогало мне не ощущать привычной тяжести на ногах, как будто сила земного притяжения на время утратила надо мной власть. Да, я вернулся на свою Родину, но я вернулся уже другим человеком. Мне еще предстояло найти себя – нового, или старого, впавшего в детство или в безумие пятидесятитрехлетнего мужика, у которого совершенно закончился ресурс нормальности, и не осталось сил на терпеливое ожидание будущего счастья. Счастье уже наступило. Я так чувствовал, я так решил для себя. И в этом чувстве было много отваги – того незнакомого мне ранее ощущения, когда ты уверен в том, что с тобой ничего дурного не случится, что ты находишься под защитой и покровительством высших сил, которые тебя сюда привели. Я не изображал из себя супергероя, я им был.