– Хочешь, я намочу ноги?
– Здесь плавают крысы, клянусь, я их видела, тут очень грязно.
– Если ты хочешь, то просто скажи.
– Нет, не нужно.
Я все еще смеюсь внутри себя, вспоминая твой выдох разочарования, ведь я ничего не поняла тогда. Мы встали, собрали свои нехитрые пожитки в виде пустых контейнеров, пары вилок и салфеток и вышли из парка. Мы дошли до угла дома, находившегося на прямой линии с выходом из парка. Ты сказал, что я живу в прекрасном месте (я тоже, я тоже так чувствую!).
Пять минут. Мы стояли напротив друг друга, я обыкновенно курила, ты попросил заканчивать с этим. Собака гавкала (больше всего на свете он не любит стоять на месте). Машины звучали хором тормозов и двигателей. Солнце съедало твоей лицо, поскольку я была обращена не только к тебе, но и к этой дурацкой звезде, которая просто ослепляла меня и превращало все твои черты в единую, но размазанную в пространстве массу.
Минута.
– Мне пора. Я напишу.
– Хорошо. Ты ведь знаешь, что я не буду ждать твоих выдавленных из себя буковок?
– Знаю.
Оба выдохнули. Точно пора. Ты обнял меня, как будто хотел оставить на мне свой слепок. Посмотрел в глаза, как в самых паршивых мелодрамах. Мне стало понятно, что ты собираешься сделать. Я испугалась и собиралась сбежать от тебя, но ты оказался проворнее. Схватив меня за спину и мягко прижав к себе еще раз – и совершенно ожидаемо, без снегопада, красивой классической мелодии и безразличного букета цветов, поцеловал.
Я оглохла. Собака перестала гавкать. Мир замер. Наступила тишина. Очнулась, когда твоя спина стала похожа на черную точку. Мне показалось, что это детский сон, все случившееся – ерунда какая-то. Мои уши горели. Твои ноги остались сухими. Мама не даст тебе подзатыльник и не спросит где ты пропадал.
Я пришла домой и стала ждать вестей. Час, другой – ничего. Но я не переживала, потому что знала, что тебе страшно точно так же, как и мне.
Позже, ночью, сквозь включенный режим «Не беспокоить», тебе все же удалось прорваться с одним словом-манифестом:
– Спишь?
Прости, что я тогда ничего не ответила – была слишком занята своими снами в самых душистых ромашковых полях.