Тринадцать месяцев - страница 3

Шрифт
Интервал


– Через месяц вы умрете.

Умирать я не собиралась. Но и особенного страха не было. Что ж пора так пора. Детей нет. Цепляться не за что.

Дальше была беготня по разным врачам, включая и онколога, который сказал: «Это не мой профиль». Нужна была операция, исход которой был не ясен.

Я еще продолжала ходить на уроки, но передвигаться было все труднее и труднее. В один из уроков с Хусейном я увидела на столе книгу «Люди и демоны». Удивилась и спросила:

– Это чья книга?

– Хлам моего дяди.

– И много у него такого «хлама»?

– Целая комната. Пойдем, покажу. – и он завел меня в коморку, где на полках стояли труды Феофана Затворника, Добротолюбие и еще куча всяких книг с золотыми тиснеными корешками.

– Дядя чем занимается?

– Маляр он.

– Можно книжку взять почитать?

– Да, пожалуйста.

Я взяла парочку и написала письмо, мол, беру на неделю, обязуюсь вернуть. На следующем уроке Хусейн почетно вручил мне ответное послание, которое начиналось со слов: «Дорогая моя сестра во Христе, Мзия» и изобиловало церковно—славянскими оборотами. Написано было довольно грамотно, почти без ошибок. Мы стали переписываться. Потом созваниваться. Тем временем мне надо было ложиться на операцию.

Первое свидание

Я постепенно возвращалась к жизни после операции, заново училась ходить, Эрик названивал и требовал встречи. Я выползла в парк к фонтану.

– Я расскажу о своей жизни, – начал он. – Ты меня так хорошо слушаешь. Даже дома так никто не умеет. Только начну, говорят: «Мозги не крути».

Я внимала, иногда вставляя междометия.

Водопад прорвало.

– У меня самое светлое воспоминание в жизни – это армия. Я служил сперва в Белоруссии, потом в Чехословакии. Там я впервые в жизни наелся. Очень люблю жареную картошку. Кормили нас хорошо, от пуза. Дома такого не было. Я даже подрос на 3 сантиметра. Хочешь я скажу десятизначный номер моего автомата. До сих пор помню.

– Не надо, я верю.

Дальше он стал рассказывать про современные ракетные установки системы Тополь, которые мне были абсолютно не интересны.

Мы давали круги по парку, Эрик был в ударе, расписывал будни советской армии. Я терпеливо ждала объяснения в любви, но их не было. Ему нужны были мои уши.

Иногда он перескакивал на свое детство. Там все было настолько грустно, что я чуть не заплакала.

Жили безбедно на Украине, пока отец был жив. Был он сапожником – цеховиком. Умер, когда сыну было 10 лет. Братья отца повезли хоронить его в Тбилиси. Мать надеялась, что помогут ей растить сирот, но вышло иначе. Они голодали, родной дядя имел план – присвоить себе их часть дома, Эрика сдать в детдом, его сестру спихнуть замуж. Вардуи запила и дети вынуждены были разыскивать ее по улицам и приводить домой.