Мия терпела, ждала, ей уже исполнилось восемнадцать, а почти что ежедневные похождения своей половинки заполняли голову в самый неподходящий момент, даже на тренировках. Она одним только чудом умудрялась ничего себе не сломать и не вывихнуть, когда перед глазами вставали образы очередных пассий Владислава, а Ландау тем временем кричал, требуя идеального выполнения арабеска.
На смену ожиданию пришло негодование: она начала огрызаться на балетмейстера, грубить, не задумываясь о чужих чувствах, а затем наступило полнейшее непонимание ситуации. Как так? Почему Владислав её не чувствует? Почему он не ощущает боль своей родственной души? Что с ним не так? Мие хотелось с кем-то поделиться, поговорить с тем, у кого такое уже было и кто точно её не выдаст. Разговор с Камиллой она завела в тот же день, подкараулив подругу у выхода из зала и вызвавшись провести домой.
– Мил, у тебя ведь есть метка, а? – Она хотела начать издалека, а получилось, как обычно: напрямую и наотмашь.
– Есть. – Та кивнула неохотно и нахмурилась. – И у тебя должна быть, возраст уже. А что такое?
– И ты чувствуешь его эмоции? – Проигнорировала вопрос Мия.
– Иногда. – Камилла напряглась ещё сильнее. – Может, скажешь уже, что хотела и не будешь увиливать?
Она замялась, прикусила нижнюю губу и тяжело вздохнула.
– А может быть так, что соулмейт тебя не чувствует?
Соулмейт – иностранное словечко, обозначающее родственную душу. Камилле оно никогда не нравилось. Девушка резко остановилась, повернулась к Мие всем телом и окинула каким-то странным взглядом, в котором можно было угадать… Сожаление? Сочувствие? Именно его. Мия сразу поняла, что это не к добру.
– Я слышала, что такое бывает… – Камилла запнулась. – У моих родителей так было. Папа не нашёл свою родственную душу и решил, что та умерла. Потом женился на маме, а предназначенная объявилась, когда мне было восемь. Он просто не принял её. – Лёгкое пожатие плечами, словно она старалась согнать накативший озноб. – Та девушка очень страдала, приходила к нам и плакала, говорила, что постоянно видит маму и меня перед глазами, что больше так не может.
Мила смотрела куда-то сквозь неё, вдаль, и в глазах её угадывалась такая печаль, что Мие в пору вешаться от осознания всей глубины проблемы. Лучше бы она никогда не спрашивала, лучше бы она не знала.