– Ну, что джигит молчишь?
– А, что говорить, Александр Романович? Виноват. Кругом виноват. И совесть заела. Как Люське в глаза буду смотреть по приходу? Сделал глупость. Теперь не вернёшь своего поступка. Верите? Прошу её, как человека, отстань от меня. Всё. Хватит. Нет, дура, твердит, что если меня бросишь – выброшусь в море. Александр Романович! Пожалуйста, поговорите с ней. Пусть она от меня отстанет. Знаете ведь, какая у меня Люська ревнивая. Она же мне, все глаза выцарапает.
– Ладно. Пагаварю! Иди работай! А, пойло – ни, ни.
– Всё. Завязал. Честное слово.
Славик вышел от кэпа и направился в радиорубку. Капитан встал из-за стола. Прошёл к иллюминатору. Посмотрел за борт. С досадой почесал затылок. Не было печали, так черти накачали. И зачем он пообещал Славику уладить его любовные шашни? Сам заварил, сам и расхлёбывай. Но слово не воробей. Согласился – значит делай. Александр Романович, всегда держал данное слово. И сейчас, хоть это ему было очень неприятно, позвонил на мостик третьему штурману, чтобы тот сделал объявление по судовой трансляции, срочно пройти к капитану, уборщице Осипчук. В дверь тихонько постучали.
Осторожно закрыв за собой дверь, неслышно ступая по мягкому ковру, в кабинет капитана, вошла высокая, черноволосая, дородная, молодая женщина, с ярким румянцем на щеках. Кэп посмотрел на бумаги, лежащие перед ним на столе. Крякнул, и поднял свои чёрные, навыкате глаза, на женщину, стоящую в его кабинете перед рабочим столом.
– Ну, что Шура? Как тебе на судне? Нравится?
– Та, ничого. Усэ наравыться.
– Ты вот что, Шура, прекращай эту аморальщину. Сама должна понимать, у нас загранрейс. Начальник радио, человек женатый. Оставь его в покое.
– Ни. Нэ можу. Я ёго люблю.
– Шура! Ты, что ненормальная? Я тэбе русским языком говорю, что мужик он женатый и, как капитан тебе приказываю оставить его в покое. Ещё раз узнаю, что ты шастаешь к нему по ночам – спишу с судна и поставлю вопрос о гоне с флота. Ты меня поняла?
– Та люблю я ёго. Що ж цэ такэ?
Она сорвалась с места и, опрометью, выскочила из каюты капитана. Капитан рванул за ней, но Шура, уже стучала каблучками, по трапу вниз. Капитан постучал кулаком в дверь четвёртого штурмана, и велел ему догнать уборщицу, и привести её к нему в каюту. Штурман галлопом помчался вниз за Шурочкой. А, Шурочка, открыла тяжёлую, железную дверь и выскочила на палубу. Пароход шёл навстречу ветру, разрезая носом очередную волну. Четвёртый штурман, молодой человек, небольшого росточка, хрупкого телосложения, но подвижный и шустрый, увидел, как женщина подбежала к правому борту, и сиганула за борт, при этом, её широченная юбка, зацепилась за край рваного железного бака, стоявшего у борта и оставленного, по-видимому, боцманской командой. Штурман подбежал и ухватившись за подол юбки, пытался вытащить женщину на борт судна, но это ему было не по силам, так как женщина была крупная и весила намного больше штурмана. От тяжести висящего за бортом тела и от сильного напряжения, лицо его побагровело. По правому борту неспеша шёл третий механик. Штурман хрипло выкрикнул ему: