Гальмакову уже пора бы проснуться. Сюзанна его пока не будит, и Вадим «Дефолт» Гальмаков еще глубже уходит в сон – заснув с безысходным выражением лица и явно не для того, чтобы проснуться, ведь для того, чтобы проснуться, так не засыпают.
«Что.. ты тут.. делаешь?»
«Я, Сюзанна, повторяю – я. Еще раз повторяю – я, я, с тобой я. Я занимаюсь с тобой любовью. По-моему.»
«По-твоему?»
«Ты же сама хотела, чтобы все шло, как придет мне в голову»
«Я никому… не давала… столько свободы…»
«Тебе больно?»
«И это тоже…»
«Мне остановиться?»
«Забудь… все забудь – подобно мне… едва живой» – если бросить в костер слишком много книг, он может и потухнуть.
Павел называл Евангелие «безумием для эллинов», но это их проблемы – отнюдь не Вадима «Дефолта» Гальмакова. И не Седова, еще не сказавшего своему умирающему телу: «ну, давай прощаться»; в Камергерском проезде Седов смотрит на смущенно улыбающуюся женщину и ломает голову – как же она… она? ну… похожа на им когда-то любимую. Легкую, длинноногую, ставившую его сердце к стенке и разносившую плохо отрегулированный механизм из крупнокалиберных орудий своих зеленых глаз.
Ту женщину звали Людой.
– Меня зовут Люда, – сказала она.
Фамилия у нее была Строганова. Людмила Строганова придерживалась приходящих мужчин, истина брала слово последней…
– Вас можно?
– Да, да, да, – проворчал Седов.
– Моя фамилия Дятлова.
Не она.
– В девичестве она была Строганова.
Не она! она, она… не подсчитывая с карандашом в руке количество отринувших его девиц, Седов пока еще не растерял ни на что не поставленных фишек: юность и стужа, неспадающий со зрелостью апломб преисполнен боевой горечи, Седову треплют нервы не только женщины; однажды на Моховой он случайно плюнул на ботинок хмурого мужчины в импортной тельняшке; Седов перед ним извинился, но не наделенный особым умом правдолюб Виктор Габулич потребовал от Седова, чтобы ботинок он ему все же протер.
У Габулича изможденное лицо, отслоившаяся сетчатка и запоминающиеся своей расправленностью плечи; смешно говорить, товарищ… еще менее полугода назад я был на хорошем счету у своего участкового.
Заберите меня в какую-нибудь семью.
Отговорите готовиться к отшельничеству. Напоите душистыми помоями из орехово-зуевского самовара.
После того, как Седов вытер «саламандер» Габулича не носовым платком, а грязной подошвой, Габулич наорал на Седова приблизительно такой фразой: «если ты мне сейчас же вкупе со своей слюной не сотрешь с ботинка и грязь, если ты мне всего этого не сделаешь, я тебя, наверное, попробую избить!».