– Вас угостить? – усмехнулся художник.
– В другой раз, – пробормотал Петр.
Помялся, прокашлялся, потянул руку – не к Бурину для прощального пожатия, а в собственный карман за носовым платком с драной радугой. Вытереть пот.
Лишь затем попрощался. Рука слабая, липкая; у Мартынова руки, если и дрожат, то с перепоя, но он и тогда не выкручивает ими нос. Мартынов знает, что при выкручивании носа тот распухнет. Как язык у критика Невягина – схватившая нос рука станет от него отодвигаться, но нос все увеличивается, распухает и в конце концов доходит до того, что руке отодвигаться уже некуда: нос занимает собой всю комнату и, прижав руку к стене, он ее об эту стену и расплющивает.
Мартынову этого не нужно; он курит у себя на кухне не так давно прочищенный кальян и вспоминает историю о том, как в саратовский детский дом приезжало шоу лилипутов.
Они ходили перед детьми колесом, показывали слегка непристойные фокусы и, передразнивая узнаваемых детдомовцами ослов, свиней и дикобразов, громко распевали безобидные частушки.
Дети радовались, благодарно хлопали в ладоши и звали лилипутов приезжать еще.
На следующий день шоу приехало снова.
Радости от их визита заметно поубавилось, но лилипутов подобная смена отношения не остановила.
Они приезжали и на третий день, и на четвертый, и на пятый. И на шестой, и на седьмой, и на восьмой. Но, когда они навестили детский дом в девятый раз, детям не оставалось ничего другого, кроме как инициировать жесточайшую драку.
Дети дрались с лилипутами весь вечер и всю ночь, и лишь под утро выбили у них обещание никогда их больше не навещать.
Слово лилипуты сдержали.
Мартынову вспоминаются врезавшиеся в память моменты, имевшие место и лично с ним – несколько лет назад в промерзлых сумерках центральные районы его города были заклеены фотографиями улыбающегося Иисуса.
Свергнутые ханы Тартарии раздавали мед диких пчел сексуальным террористкам из Подлипок, распевавшим во всемирном хоре Юнеско, и из каждой витрины на прохожих взирали плакаты «Ему – 2000 лет! Вы узнали это лицо?». Если вы его узнавали, вам разрешалось загадать желание.
Мартынов с умной импульсивной брюнеткой шел по ежедневно обновляющемуся снегу и, признаваясь в сочувствии ко всему женскому роду, спросил у нее:
– Тебе чего загадать?
– Это твое желание, Мартынов. – ответила она – Желай себе.