Проснулся путник только на рассвете, когда в дверь бани начал стучать горбун.
– Мил человек, жив ты там? Не перепарился с непривычки? – закричал старик и вошёл в баню. Торговец огляделся, больше никого не было.
– А та девушка, это внучка твоя, старче? – просил он.
– Какая девушка? Нет у меня внучки. Путаешь ты что-то.
– Да как же. Вчера, когда я прогрелся, девушка пришла. – торговец описал её в подробностях. – где она живёт?
– Нет такой у нас в деревне, хотя… Шрам через правую бровь, говоришь? А звали как её? Сказала, чего?
– Сказала, что всю жизнь буду помнить ночь, проведённую с Оляной.
– Вот оно как. – старик прикрыл рот рукавицей и тихо захихикал. – Олянка, это ведьма наша. А так, как ты её описываешь, я такой её помню зим так пятьдесят назад. Красивая была. Ты, когда в баню пошёл, она в аккурат и преставилась. Видать, напоследок решила на полную погулять среди живых. Она хоть баба и вредная была при жизни, но дело это любила. И той ещё мастерицей в делах любовных была. Ну, знать довольная ушла, раз ты такой взволнованный. Знать мраком бледным не станет, людей губить не будет. – старик вышел из бани и уже было хотел захлопнуть дверь. – Ты давай, вставай. Завтрак готов. За завтраком расскажешь, как это вот ты объяснять будешь. А потом на погост пойдём. Хоронить сегодня будем твою любовницу ночную. – горбун захихикал и закрыл за собой дверь.
Снежинки, подобно белым мошкам кружили в воздухе причудливые хороводы. Из деревни вышла небольшая процессия. На похоронных дрогах стоял дубовый гроб. В нём покоилась старая женщина, в морщинистом, сером лице которой едва ли можно было разглядеть былую девичью красоту. И если бы не аккуратный шрам через правую бровь, торговец бы не признал, что это именно она, Оляна.
Давненёхонько было это, да не в наших краях, а по ту сторону змеиного карьера, аж на том краю великого оврага. Там, где лес пореже, деревья пониже, а солнца побольше. Селение большое было там, а управлялось не так, как наши, общим сбором. Барин там правил. Власть эта от отца к детям передавалась почитай сотен пять лет. Уклад нашим местам чуждый.
В наших-то краях, каждый за шкуру свою, прежде всего печётся. Коль не касается его, так и гибнуть незачем. А в тех местах иначе всё. На страхе, да силе всё держится. Окружал барин себя разбойниками, да каторжниками беглыми, они и службу ему служили, как охрана. А что? Кто слабее не подступится, а те, кто сильнее, тем и дела нет до того, чтоб селение в чёрном лесу затерянное искать. За барина всяк житель голову положить мог. Да не с того, что воля такова собственная была, а с того, что-либо так, либо сживут со света в миг и тебя, и семью твою. Всё там барину принадлежало, и все. Все его боялись, и слова поперёк не говорили. И имя у барина подходящее было. Властом отец нарёк. Хоть имя и такое, частое, да ему очень оно уж подходило. Шибко властным был Власт.