– Капитан приказал взять лепешку и лезть в «воронье гнездо», – сказал Дага.
Огонек несколько секунд разглядывал его, затем, бормоча отборные ругательства, протянул кусок лепешки. Хлебный запах приятно защекотал нос. Дага с жадностью принялся жевать. Эти мгновения были для него самыми счастливыми за последнее время. Расправившись с лепешкой, направился к грот-мачте. Подойдя к ней, задрал голову.
– Высоко и качает, – с замиранием сердца подумал он, ощутив, как ноги внезапно отяжелели. С трудом отрывая их от палубы, подошел к вантам и медленно полез вверх. Где-то на полпути с опаской посмотрел вниз и почувствовал головокружение. Тело оцепенело от страха и не хотело лезть дальше, руки мертвой хваткой вцепились в выбленки19. Дага остановился, ощутив неприятный холод в груди и противную дрожь в коленях.
– Лезь дальше, трус, – хихикнул внутренний голос, – Тоже мне мужик. Трясешься как бараний хвост. Матросы десятки раз в день лазают по вантам, работая с парусами. Ты еще по стеньгам20 и канатам не ползал. Где же твоя сила духа? В пятки ушла?
– Слушай, заткнись, а! – вдруг обозлился Дага и, преодолевая себя, с каким-то остервенением полез вверх. Добравшись до «вороньего гнезда», где обычно находятся марсовые, а во время абордажа размещаются самые меткие стрелки, он осмотрелся. Море казалось бескрайним, а зеленый островок, служивший ему еще вчера пристанищем, большим и лесистым. Торчащие из воды коралловые скалы напоминали разбросанные в беспорядке белые столбы. Тяжело вздохнув, Дага уселся в «вороньем гнезде» и, прислонившись избитой спиной к мачте, стал рассматривать окутанный дымкой горизонт. Беспокойство и обида на капитана куда-то улетучились, словно их унес утренний бриз21. В сердце появилось умиротворение. Он, чувствовал себя птицей, парящей между небом и морем, и с интересом наблюдал, как суетятся на палубе матросы, как из-за горизонта выплывает солнце. Это чувство свободы успокоило истерзанную душу. К полудню, когда штиль22 сковал море, а тропическая жара заставила все живое спрятаться в прохладные щели, Дага ощутил, как избитая спина покрылась испариной, которая, смачивая раны, вызывала дикую боль и зуд.
– Как на сковородке в аду. Качает, жжет, и выпрыгнуть невозможно. Голова раскалилась, словно кузнечный горн. Море вымерло, даже птиц не слышно. Когда же закончится эта пытка? – тоскливо думал он, вытирая рукавом потное лицо и вслушиваясь в отбиваемые склянки.