Плотники, строящие ковчег для Ноя, потешаются над ним, считая его старым фантазером.
13 августа. Сан-Франциско. – И вот я дома. Нет, не дома, снова в тюрьме, – чувство огромной свободы исчезло. Город так тесен, так уныл со своими тревогами, трудом, деловыми заботами. Клянусь, мне хочется снова в море!
Человеку никогда не достичь столь головокружительных вершин мудрости, чтобы его нельзя было провести за нос.
[1866–1867. Поездка морем в Нью-Йорк]
22 декабря. Полночь. – Ровная морская гладь, – нет, не ровная, чуть зыблемая тихим бризом, ветер совсем теплый; отвесно торчащие реи, сияет полная луна, корабль мирно скользит вдоль мексиканского побережья; все спят, только я не сплю. Какая великолепная ночь, как тепло, ласкающий воздух восхитителен.
Никто не доставлял мне в путешествии по морю такого удовольствия, как капитан Нэд Уэйкмен, осанистый, сердечный, веселый, залихватский старый моряк. Он не пьет и не берет в руки карт, бранится, только прикрыв дверь своей капитанской рубки и если нет чужих, но тогда взрывы его фантастического богохульства вселяют в слушателя почтительный восторг. Что до его рассказов… Но вот капитан Уэйкмен собственной персоной; он отдувается и весь в поту, потому что мы идем вдоль южного побережья Мексики и становится жарковато. Вот что он говорит:
– Так, значит, о крысах. Как-то, помню, это было в Гонолулу, мы со стариной Джозефом – он был еврей по национальности, позже разбогател в Сан-Франциско, как Крез – собрались ехать домой пассажирами на новом с иголочки бриге, он шел еще только в третье плавание. Мы уже были на борту, и наши сундуки стояли в трюме. Джозеф решил непременно плыть вместе со мной – даже пропустил из-за этого один рейс, – потому что он был непривычен к морским путешествиям и хотел быть в компании с моряком. Бриг наш покачивался на причальном канате посреди буйков, канат был закреплен на пирсе возле груды дров. И вот с брига лезет преогромнейшая крыса – разрази меня бог, никак не меньше кошки! – мчится по канату и – на берег, а за ней другая, третья, четвертая, и все галопом по канату, одна за одной впритирку, так что и каната под ними не стало видно, форменная процессия на двести ярдов вдоль всего пирса, что твои муравьи. Тут канаки стали хватать поленья дров, обломки лавы и коралла и швырять в крыс, чтобы сбить их в воду. Вы думаете, это подействовало на крыс? Ничуть, ни малейшей чуточки, клянусь спасением души. Они не остановились ни на полсекунды, пока не сошли все до одной на берег с этого новехонького нарядного брига. Тогда я подзываю лодку; канак подходит к бригу и взбирается на борт. Я говорю ему: