– Февраль, – машинально ответила Катюша.
Иван Николаич смутился.
– Я, в общем, не сомневаюсь…– пробормотал он
– И не сомневайтесь, не надо, – сказала Катюша. – Я это очень хорошо понимаю. Мне ли февраля не знать?
– А зачем вам его знать? – осторожно спросил Иван Николаич. – Милейшая вы девушка, тонкая, а тут – февраль… Ладно бы еще май…
– Полно вам, Иван Николаич, – раскраснелась Катюша. Голос ее подскочил и зазвенел, стал застенчив и завлекателен. – Ровно в феврале же матушка моя отца топором зарубила.
Изо рта Ивана Николаича вылетело было невольное «А!», но он и этой буквой смог поперхнуться и закашлял, выражая свои глубочайшие соболезнования.
– Да это было пятнадцать лет назад, – успокоила его Катюша. – Не кашляйте, Иван Николаич. Отец тоже кашлял…
– Отчего же? – спросил Иван Николаич, боясь услышать ответ.
– Туберкулез, – ответила Катюша, пожимая плечами. – Первичный. Милиарный.
– Ах, милиарный… – рассеянно кивнул Иван Николаич, не представляя, что это значит.
– Мучился он, – вздохнула Катюша. – Не спал и другим не давал. Есть, пить забывал – все кашлял. Ну, матушка ему судьбу и облегчила… У Роди, соседа, топорик одолжила – и все.
– А, эвтаназия, – понимающе сказал Иван Николаич.
– Иван Николаич, вы что-то хотели мне сказать? – не выдержала Катюша.
– Ай, Катюша, Катюша! – отчаянно забормотал он. – Ну, гляньте на себя – что за глаза,что за волосы, как руки ваши фарфорны! Но ведь я – я при вас никто и ничто, королева моя, повелительница!
– Иван Николаич! – с досадой воскликнула Катюша. – Что это? Что с вами? Я тут стою перед вами в одном… – и сообразила вдруг, в чем стоит, и плюнула: – Фу, срам! Вы мне отвечайте: вы на мне жениться будете или нет?
– Я… сегодня… если только после обеда… – замямлил Иван Николаич, дико глядя по сторонам.
– Да ну вас! – расстроилась Катюша, и в сердцах треснула его ночником по темечку.
Иван Николаич удивленно пошатнулся, изящно взмахнул уже подвявшим цветком и упал, зацепив рукою стул и тем самым опрокинув его на себя.
– Ай-ай-ай, Иван Николаич! – укоризненно сказала Катюша. – Ну зачем же стулья ронять… И ладно бы тут был замешан Македонский, а так…
А Иван Николаич вдруг дернулся, повел носом, а потом раскатисто захрапел. Так и спал, улыбаясь, как мальчик, и изредка бормоча во сне «ах, Катюша, Катюша!..»