, а в марте Акселю приходилось выбирать между гонками «Васалоппет»
[11] и «Биркебейнерреннет»
[12], поскольку у нас было что-то вроде уговора о максимум одной поездке в месяц. Если Аксель брался убеждать меня, что должен поехать на обе гонки в марте, поскольку в феврале никуда не ездил, я отвечала ему формулировкой, с помощью которой даю отпор пациентам, которые считают, что могут заполучить направление на дорогостоящее обследование, поскольку они давно не были у меня на приеме:
оказание услуг не основано на системе квот.
В конце апреля Аксель ездил на лыжный марафон на Шпицбергене, а в начале мая – на очередную гонку в Исландии, если только за прошедший сезон он не зарабатывал себе боль в спине, растяжение ахиллова сухожилия или травму какого-нибудь сустава; если это случалось, он начинал лечить себя, а если не мог, на помощь всегда приходили коллеги.
Мне надоело его сдерживать. В конце концов, он был взрослым человеком, и в последние годы я стала думать: да почему бы просто не разрешить ему поехать на обе гонки в один месяц, почему бы не отпустить его на «Васалоппет», «Биркебейнерреннет», в Альпы и в Россию, почему бы просто не дать ему заниматься этим сколько угодно, раз только об этом он и мечтает?
Аксель и его лыжная мания напоминали мне о собаке, английском сеттере, которая когда-то у нас жила: все ее существование крутилось вокруг одной-единственной потребности – поглощать все, что попадалось на пути. С утра до вечера она повсюду вынюхивал еду. Несколько раз я всерьез собиралась купить пятьдесят килограммов мясного фарша и оставить в открытом доступе: пускай обожрется и сдохнет. Почему бы и нет, раз она мечтает об этом больше всего на свете?
Мне надоело без конца сдерживать Акселя, как в свое время надоело сдерживать собаку. Всякий раз, когда я ее выгуливала, она непременно тащила меня на другую сторону улицы, когда же мы переходили, ей тут же нужно было обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Тяжело сопя, дрожа от напряжения, с высунутым наружу розовым языком, она что было мочи тянула поводок, и точно так же, как я подумывала позволить ей обожраться до смерти, я подумывала спустить ее с поводка, когда она начнет рваться на дорогу, прямо под колеса машинам. Бах!
Бывало, Аксель подсаживался ко мне, когда я лежала перед телевизором, и весь диван начинал трястись от его напряжения. Тогда я говорила ему: «Сходи пробегись». Аксель делал вид, будто ничего не происходит, однако дрожь давала о себе знать. Он сдерживал себя еще какое-то время, а потом откашливался и отвечал: «Хм, не думал об этом, но, пожалуй, стоит и пробежаться». Мгновение спустя он закрывал за собой дверь.