Рассохин медленно пригнулся, спрятавшись за надгробие Репы и осторожно попятился. Хорошо, мох влажный, глубокий, глушит шаги. Спустившись так со склона дюны, он развернулся и пошел с оглядкой, сдерживая желание побежать. Весенняя медведица с детенышами может напасть даже не от голода, из опасения за свое потомство: однажды на Сухом Заломе техник Кузя отошел от лагеря на полсотни метров, по нужде, и со снятыми штанами на дерево заскочил. Несколько часов продержала, и когда пришли выручать, с двумя карабинами и собаками, так огрызалась еще, не желая оставлять добычи. Над головой стреляли – не боится, отскакивает и рычит! Хотели уж грохнуть ее и медвежат переловить, но тут паровоз на узкоколейке загудел, так убежала…
Всю обратную дорогу он шел хоть и без оглядки, но спину знобило…
И еще издалека узрел дым на стане: костерок, разведенный Гохманом, давно прогорел, а тут столб стоит, и сразу же трепыхнулась надежда – Лиза вернулась! Он проломился сквозь малинник, и чтобы не напугать ее треском, позвал:
– Лиза?.. Это я!
У костра сидел немтырь, сушил портянки, бродни и одежду, должно быть, где-то накупался. Стас поглядел, как он вертит перед огнем свои тряпки и непоколебимость молчуна вдруг его разозлила.
– Христофора поймали и допросили… И он подтвердил!.. Жени Семеновой нет, убита. А твоя жена увела Лизу. Будто бы к матери!.. Теперь говори, где Елизавета?
Немтырь выслушал, глянул как-то страдальчески и согласно покивал. Одежда не досохла, однако он оделся в полусырое, захватил пестерь и пошел в сторону приисковой дороги!
Рассохин догнал его, схватил за шиворот.
– Ты куда?!
Дамиан указал на ту сторону Карагача. В лагере амазонок было непривычно тихо, а шел уже двенадцатый час, обычно там уже стучали, гремели, дымили невидимые трубы и жужжал моторчик электростанции…
И вдруг на старице опять приглушенно заработал лодочный мотор, и если молчун норовил спрятаться, значит, едут гости! Вероятно, думают, что Рассохин остался на Гнилой один, решили, на лодке уехала спутница, Елизавета, и настала пора действовать.
Стас отпустил молчуна, сам же вернулся к костру, взял рюкзак, палатку, топор, огляделся, не забыл ли чего: встречаться с Галицыным, тем паче с лагерной бандой не было никакого желания. Пока он бежал к разливам, где участковый оставил облас, звук мотора вырвался из старицы на простор и вдруг потянул вверх по реке. Это уже было интересно! Рассохин сложил вещи в облас, а сам с биноклем вернулся к реке, где забрался в развалины пекарни. Внутри тоже росли березы, торчали из земли дюралевые хлебные формы, склепанные по парам: на Гнилой всегда пекли очень вкусный хлеб, и если густо, как сливки, растворить сухое молоко, горячую белую буханку можно умять за раз.