– Вчера я всё видел, – сказал он, с неведомым ранее любопытством разглядывая тётушку, которая жила у них в доме уже четвёртый год.
– Что ты видел, мальчик? – засмеялась и насторожилась она.
– Как вы занимались с Вацловом! Музыкой!..
Гуте было тогда семнадцать, родители говорили о замужестве и будто бы подыскивали ей стоящего жениха из детей отцовских знакомых. Один такой даже часто приходил к ней в мясную лавку, где тётя работала три дня в неделю, но с утра и до вечера.
Она сразу же догадалась, что Станислав мог видеть, но ничуть не испугалась и даже не смутилась.
– Занимались, ну и что? – с вызовом спросила. – Подглядывать низко и подло!
– Я тоже хочу заниматься с тобой, – заявил он, раздираемый чувством стыда и желания.
– Чем?
– Музыкой, как Вацлав!
– Тебе нельзя! – отрезала она, однако уже не так решительно. – Ты ещё маленький.
– Я не маленький, – чужим, грубовато-мужским голосом произнёс он. – И хочу заниматься, с тобой. Вацлаву можно, а мне нельзя?
– За Вацлава я, может быть, замуж пойду!
– Тебя не отдадут!
– Почему?
– Он нищий студент!
– А ты женишься на мне? – Гутя смеялась и дрожала от страха.
– Если бы ты не занималась с учителем – женился бы, – ревниво произнёс он.
И стал как-то по-ребячьи ощупывать тётю, словно впервые видел. Оказывается, у неё была такая манящая грудь, которую бы он никогда не заметил, если бы не увидел вчера обнажённой. Гутя всегда носила застёгнутые до горла платья, глухие жакеты и длинные юбки, поэтому и мысли не возникало, что у неё есть под одеждой. А сейчас была в деревенском льняном платье со шнуровкой на груди, под которым угадывались все прелести её тела.
– Стасик, ты с ума сошёл? – спросила Гутя с дрожью и испугом, однако же не уходя от его рук. – Ты же мой родственник!
И тут голос оборвался, как басовая струна, в горле что-то лопнуло, и заныл кадык. Каким-то детским, натуженным фальцетом Станислав выдавил:
– Тогда я всё скажу родителям!
– Только посмей! – бессильно выкрикнула она. – Как тебе не стыдно?..
В этот момент в ней тоже что-то оторвалось. Тётя засмеялась и заплакала одновременно, потом встряхнула своими белесыми, сыпучими волосами и задышала в лицо.
– Стасик, а ты сможешь? У тебя там… уже что-то есть?
И полезла руками в его брюки, торопливо расстёгивая тугие пуговицы. Ладони у неё были ледяные, неприятные, но вмиг стали горячими и желанными, когда наткнулись на что-то и замерли.