– Это никому не нужный героизм, – продолжает настаивать активист «Союза советских офицеров», – пока мы живы, есть надежда.
Раздается грохот взрыва этажом выше. Здание содрогается. На наши головы сыплется штукатурка. Мы непроизвольно пригибаемся. Стряхнув с лица белую пыль, поворачиваюсь к Рудакову.
– Не обманывай себя, – пристально смотрю в глаза товарищу, – у нас был шанс. Мы его упустили. Мы просрали страну. Сидеть в тюрьме я не буду. Пошли они все…
– Ладно, – тяжелая рука майора вкладывает мне в ладонь второй «стечкин», – возьми, он тебе понадобится. Прощай, брат.
Рудаков на мгновение притискивает меня к себе и, смутившись, резко отталкивает. Он дает знак двоим оставшимся в живых бойцам, находившимся сзади, и вся тройка, перебегая от стены к стене, двигается к выходу.
Я переставляю переводчики-предохранители пистолетов на автоматический огонь, медленно иду по коридору, вытянув руки. Прохожу мимо одной из комнат и останавливаюсь. В помещении, раскинув руки, лежит молодая девушка. На фоне искореженного осколками тела ее бледное лицо выглядит нетронутым.
Русые волосы потемнели и слиплись от расплывшейся под ней лужи крови. Мертвые глаза на восковом лице уставились в потолок. Только рука еще сжимает разорванное в нескольких местах красное знамя.
Пару минут назад на моих глазах этажом выше пуля снайпера убила старика. Он пришел «защищать» Белый дом на костылях. На потертом сером пиджаке, вместе с рядом наград, блестели медаль «За отвагу» и орден Красного Знамени. Уходить старик отказался. Сказал, его место здесь, в здании Верховного Совета. Деда положили, когда он подошел к окну, где толпились возбужденные московские зеваки, глазеющие, как из танков расстреливают их соотечественников, защищавших законный парламент и социалистическую конституцию РФ. Старик начал им что-то кричать о совести и стыде, призывать армию не стрелять в свой народ. Через несколько секунд ему в лоб всадили пулю. Деда откинуло назад, костыли разлетелись в стороны. Осталась только жирная кровавая клякса на стенке. Сволочи… Народная армия называется. Фашисты не смогли, так свои добили. Будьте вы прокляты, иуды.
Я отвлекаюсь от невеселых мыслей, кладу пистолеты на пол. Аккуратно вытягиваю флаг из маленькой ладошки и накрываю им убитую девушку. Нереальность происходящего сжигает мозг. Кажется, что это дурной сон, который сейчас закончится. На мгновение закрываю глаза. Жалость к убитым душит горло спазмом. Секундная слабость проходит. Медленно подбираю «стечкины» и встаю. Чувствую полную опустошенность и невероятную усталость. Кажется, пистолеты весят невероятно много. Усилием воли заставляю себя собраться. «Стечкин» в левой ладони отправляется за пояс. Извлекаю из кармана яйцеобразную РГД-5. Разгибаю усики. Выдергиваю чеку. Левая рука надежно фиксирует рычаг прижатым к темно-зеленому корпусу. Пока я его не отпущу, граната не взорвется. Живым я сдаваться точно не собираюсь.