Я вспомнил бульник в каморке у Александра и испуганно запричитал:
– Да мне такой в жизни не поднять…
– В состоянии стресса человеческая душа способна на многое, – перебил меня демон. – Я предупредил, – и он исчез.
Я полез в дыру. Апартаменты оказались один в один как у старика Александра. Попробовал пошевелить камень, лежавший у входа. Вспомнил мешки с цементом, которые приходилось таскать, когда делал ремонт на даче. Камень был явно тяжелее.
– Суки! Суки! Все только суки! – огласил я криком адское пространство.
«Какое на хрен послабление и скидка! – думал я. – Платишь, платишь. Жизнью своей, памятью, наслаждением и любовью. Поселение долбаное – шантаж это и разводка».
Я снова попытался поднять камень.
– Б…!
«Что это за сирена такая? Вольноотпущенник! Раб из каменоломен – кирпичи такие таскать!
А может, хрен с ней, с монадой, – подумал я. – Начнем с чистого минерального листа. Долго, зато чисто. Ни зла, ни добра, ни мысли, ни чувства».
И тут заорала сирена.
– А-А-А-А-А! – заорал я. Ужас, охвативший меня, был даже не животным. Каким-то более глубинным, изначальным, что ли. Подобный ужас, наверное, испытывали Тьма и Свет, впервые отделившись друг от друга.
Суки, наверняка в сирену добавили инфразвука или еще какой дряни. Я сразу забыл про монаду, поля и минералы.
Я мог думать только об одном камне, этой долбаной пробке, которой было необходимо заткнуть дыру в дольмене. Рывком оторвал камень от земли, в спине что-то хрустнуло, не обращая внимания на боль, одним движением вбил его в отверстие. Камень клацнул, стало темно, звук сирены сделался тише.
Я с облегчением выдохнул. Удалось! Я едва успел перевести дыхание, как накатил новый приступ страха.
И он стал еще сильнее, сменив лишь окраску. Теперь меня накрыл клаустрофобический кошмар. Стены, пол, потолок моей тюрьмы стремительно сжимались. Безумно крича, я бился об каменную пробку, пытаясь вытолкнуть ее наружу, совсем забыв, что она открывается внутрь. Изо рта пошла пена. Захлебываясь криком, стремительно теряя силы, я уже не толкал камень, а только, ломая ногти и пальцы, скреб его и грыз зубами.
Пытаясь заткнуть уши, я, кажется, проткнул барабанные перепонки, по щекам и пальцам текло теплое и липкое.
Наконец, совершенно обессиленный, я замер, свернувшись на полу в позе зародыша.
Сходя с ума от страха, мог только тихонько подвывать. Начались судороги.