* * *
Однако долго лить слёзы в двадцать лет невозможно. И вообще, не так уж много я потерял с переменой среды обитания. Будет неправдой сказать, что прежде я был востребован и счастлив.
Я рано остался без матери. Отцовское воспитание походило, скорее, на десятилетний курс самостоятельности без права на ошибку. С любимой девушкой отношения, несмотря на взаимную любовь, так и не сложились. Она не смогла принять моё хроническое безденежье, а я – её высокомерную заносчивость по пустякам и внутренний настрой на всеядный разорительный шопинг. «Тут, пожалуй, такого нет»,– подумал я. Вернувшись к воспоминаниям дня, я с удивлением обнаружил, что отсутствие техники на улицах, за исключением двух-трёх забавных автомобилей с ревущими, как львиный прайд, двигателями и выхлопными трубами, извергающими громады чёрного дыма, меня нисколько не напрягало. Наоборот, я с трогательным удовольствием наблюдал многочисленные экипажи и огромные, несоразмерные моему привычному представлению велосипеды. Пока мы с Катрин шли от набережной к дому, меня так и подмывало остановить какую-нибудь пролётку, развалиться на её кожаном сиденье и, поглядывая свысока на осанистое дефиле гуляющих горожан, раскурить, например, сигару!
Мой минутный восторг и ненасытное стремление молодости играть в преуспевающую жизнь очень скоро уступили место рассудительности и вниманию к мелочам. Сотни артефактов давно минувшего прошлого наполнили моё сознание странным ощущением дальнего с ними родства. Я с удивлением вглядывался в причудливые изгибы форм кабинетной мебели и не чувствовал к ним культурного отторжения. Я походил на упавшее дерево, разглядывающее свои вывороченные из земли корни. «Так вот где начинаются многие мои предпочтения!» – размышлял я, улыбаясь увиденному. В памяти всплыли обрывки исторических сведений про далёкий 1898 год, отмеченный бесславным поражением моей милой Испании от пучеглазой и толстозадой Америки. В тот год мы потеряли почти все свои колонии, даже Кубу. Представляю, как эта трагедия отразилась в умах нынешних моих современников. Рухнула вековая империя!
«Ого, уже сопереживаю!» – я погружался в сладкую дремоту и в то же время размышлял легко и свободно, украшая мысль весьма несвойственными моей речи словами, обнаруженными в дальних тайниках памяти.