Ха.
Бойся, сука, бойся.
– Артур, – Леонидас нажимает кнопку справа от руля-джойстика, и дворники замирают, – ты собираешься оканчивать гимназию?
Вместо ответа я шмыгаю носом. Когда мы останавливаемся перед светофором, профили Леонидаса и Дианы, и рдяный осьминог на её чёрной футболке, и моё лицо, руки – всё орошается красным.
– Милый друг, ты меня слышишь?
– А она?
Диана подвисает на миг, затем дёргает головой и меняет канал. Чёрная чёлка спадает на глаза и просвечивает алым, футболка сползает с плеча, обнажая бледную кожу с родинками.
– Это другое, – резко отвечает Леонидас.
Я хихикаю. Он смотрит на меня в зеркало заднего вида и качает головой в багровом окаймлении. Светофор беззвучно переключается на зелёный, мы с гулом устремляемся вперёд.
– Ты думаешь, это смешно? Это совсем не смешно. Почему ты так себя ведёшь?
Потому что тебе лет сорок, а ты трахаешь мою… мою одноклассницу.
Стиснув челюсти, я отворачиваюсь к окну. Машина несётся по бетонному путепроводу, а под нами – навстречу – мчится по железной дороге невесомый, неслышный товарняк. Поезд-призрак.
Я снова и снова мысленно повторяю адреса с купонов: Челюскинцы, Красноармейцы. Первая линия, Луговая. Пятая линия. Шестая линия.
Звучит как математическая последовательность.
– В-вот, – говорит Диана и выкручивает громкость до упора. – Зачётная песня. Это Женина группа.
«Женя»? Ах да, Евгений Леонидович у нас «Женя». Меня сейчас стошнит. Или из моих ушей хлынет кровь. Или я оторву собственную голову и забью кого-нибудь ею до смерти.
В динамике взрёвывает тяжеленная гитара, дубасят барабаны и хрипит о потерянный любви мужик. Голос у него такой, будто без анестезии ему вырезают щитовидную железу.
Напоминает постгранж или постпанк или ещё что-то «пост». Я зажмуриваюсь и тону в этом шуме, как в толще грязной воды.
– Н-нравится? – робко спрашивает Диана. Её чистый голос с трудом прорывается ко мне.
– Нет.
Я прислоняюсь виском к холодному стеклу и, моргая, борясь с сонливостью, рассматриваю безлюдные ночные улицы. Фонарь. Аптека. Луна. Подъезд. Подъезд.
Мусорка.
Луна.
Челюскинцы.
Красноармейцы.
Три линии.
Луговая.
Три линии.
Сердце ёкает.
Три аптечных пункта на линиях Афгана. Три аптеки. Три. В районе, где Веронику Игоревну видела Симонова и где Веронике Игоревне делать нечего.
– Что же ты слушаешь? – интересуется Леонидас. В вопросе слышится вызов. – Басту, Монеточку?