продуктами.Рядомснимсеменилсухощавый,крючконосыйгражданинснехорошимвзглядомбеспокойных колючих глаз. Парочка о чём-то тихопереговаривалась. Неожиданно на последней ступеникрыльца что-то живое, серое, чёртом влетело подвмиг взбесившийся башмак широкоплечего мужчины.Воздухпотрясдикийвопль,занимпоследовалстранный,каркающиймат.Сраздирающимдушушипением Дивуар бросился прочь. Водитель Жигулейударил по тормозам – чуть позже раздался глухойзвук ударамашиныобмашину.
Духомодолевдорогу,Дивуарвзлетелнапервоепопавшеесянапутидерево.Егосердечкобилосьчастои чисто,как серебряный молоточек.
Там,внизу,надругойсторонеулицы,уступенеймагазина«Вина-Воды»,задравкнебутупойнебритый подбородок,лежал мужчина, в изголовьеегомедленнонабухаланебольшаячёрнаялужица.Тутже,рядомстелом,покоиласьгрязнаязасаленнаяавоська,сквозьмелкуюсеткукоторойвиднеласьпарадешёвойконсервированнойкильки,буханка чёрного ленинградского хлеба и три
«столичные»водки,страннымобразомнепострадавшиевовремяпаденияхозяина.Ещёпомостовой катилась большая тёмная бутылка
«Игристого», за обильную пену свою, с нежданнымтрескомвырывающуюсянаружу,прозваннаявнароде«огнетушителем»,заней,судорожновытянуввперёдруки,вприсядкускакалстранныйкаркающий,человек.
Изразбитыхавтомобилейвыходилилюди.
Господи!–прошутебя:сделайвсё,какнадо,тольконеделай,какяхочу!
(Вопльбывалогочеловека).
На Невском проспекте царил час пик. Прохожие нескончаемым потоком, валили в обе стороны проложенной Петром главной улицы Северной Пальмиры. Художники выстроились в шеренгу.
– Прут-то! – глубокомысленно изрёк примкнувший к коллегам дядя Казимир, в его тёмных, ещё хранивших следы недавней катастрофы глазах, пронзая бетонную плиту обиды, уже пробивались лучики живого охотничьего азарта.
– Не желаете ли портрет?! – обратился, дрыгнув ляжкой, к проходившим мимо девицам Вениамин.
Подружки одновременно повернув головы, хором пропели:
– Мы не фотогигиеничные!
Собрав ладони рупором, Венечка громко прокричал:
– Мыться чаще надо! В баню, девицы! Сейчас же в баню!
– Веня, смотри, англичане! – Антон кивнул в сторону шумно выгружавшихся из большого, сверкавшего чёрными зеркальными окнами, автобуса иностранцев:
– Давай, с Богом!
– А ты?
– А у меня, кажется, гости.
Действительно, в кресле Антона беспечно развалившись, покачивал ногой плотный бородатый человек. Огромная песцовая шапка, бесформенно сидевшая на его, без того немалой голове придавала ему вид человека бывалого и до невозможности основательного. Мужчина вежливо покашливал в кулак, постоянно поправляя на широком, шоколадного цвета, носу огромные, занимавшие половину лица, затемнённые очки. Остальное пространство, вплоть до самых глаз, было сплошь покрыто густым волосяным покровом. В человеке чувствовался размах.