Паяльник звонко щелкал, нагреваясь. После девственного воздуха, запахи в комнате невыносимыми казались. Евгения сидящим в кресле я нашёл.
− Отыскать попробуй динамики и микрофоны.
− Да здесь их не один десяток.
Я бокорезы протянул ему.
− Возьми и по проводу откусывай, по одному.
− Я…
− Евгений! Соседних контактов если не коснёшься, простейшая операция эта никому не причинит вреда.
В комнате вдруг стало невыразимо душно, точно выкатали воздух.
− Андрей! Я шуток не люблю и не понимаю! − зазвучал знакомый голос, вслед за испытательным щелчком. − Иными средствами воспользуемся мы, Андруша. Не делай глупостей. − Голос становился гораздо тише, орудовали бокорезы всё смелее. − Ты сделаешь большущую ошибку… − и замолк на веки. Лёгкой поступью, в невесомом платьи вошла в покои Тишина, у полки с телефоном задержалась.
− Не возражаешь? − уточнил Евгений.
− Смелее!
Вошёл во вкус, похаживал ученик мой от стены к стене и клацал инструментом возбужденно. Я бросил старых проводов моток ему, с признательностью он подарок принял. Я призадумался. Выходит, ему дозволено ходить туда-сюда, при этом он из комнаты не исчезает. Мне же, стоит дёрнуть головой, и прости-прощай…
На кухне ожил телевизор:
− И это далеко не последнее наше средство, поверь, − стращал старческий голос. − Мы сами спрашивать нагрянем, по всей строгости закона, и тогда кому-то станет не до смеха.
Воротилась снова Тишина, закинула изящно ногу на ногу. Паяльник − и тот затаил дыхание. Евгений выглянул из кухни, почище электронно-лучевой трубы сияя.
− Надеюсь, вилку вытащить из розетки догадался… мой ученик?
− Иначе б он не дотянул до клумбы.
− Это лишнее. Уборщица следствие затеет.
− Так это… я спущусь и соберу.
Одного его мне не хотелось отпускать.
− Вместе пойдём.
Евгений Васильевич выглянул из дверей подъезда, буркнул «чисто». Мне же показалось, что во дворе субботник набирает темп: метёлки и лопаты в куче, и агитацией за труд ударный разит из каждого куста, звенят стаканы, женский смех.
Дом обошли мы, вспугнули задремавшую ненароком кошку, не там и не тогда залёгшую на кротовьей шахте. Знакомой клумбы не узнать, точно «Четвёртые сутки пылают станицы…» Цветы изрядно пострадали, и за их гибель мне неловко стало. Над повреждённым корпусом склонился я, будучи уверен: не способен мёртвый телевизор ни грозить, ни в любви признаться, однако почти тотчас отступил на шаг.