В этом заявлении были обозначены почти все пункты, сформулированные в докладе Е. Ярославского и принятые в постановлении Политбюро в качестве условий освобождения Патриарха Тихона.
В послании от 28 июня 1923 г., которое считается некоторыми историками написанным непосредственно самим Патриархом и которое появилось на другой день после его освобождения, можно обнаружить дальнейшее выполнение тех же условий, с упоминанием требований, которые отсутствовали в заявлении в Верховный Суд РСФСР, но содержались в тексте доклада Е. Ярославского. «Теперь, например, приходится просить Советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Польше – Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные храмы», – это выражение отрицательного отношения к Римско-Католической Церкви. «Когда Нами узналось, что на Карловацком Соборе в январе 1921 г. большинство вынесло решение о восстановлении династии Романовых, мы склонились к меньшинству о неуместности такого решения. А когда в марте 1922 г. Нам стало известно обращение президиума высшего Церковного Управления за границей о недопущении русских делегатов на Генуэзскую конференцию, Мы упразднили самое это управление, учрежденное с благословения константинопольского Патриарха», – это выражение отрицательного отношения к Карловацкому Собору.
Таким образом, 1923 г. оказался действительно переломным моментом, потому что с этого времени из официальных заявлений свт Патриарха Тихона исчезает критика большевистского режима даже с тех позиций, которые изначально были обозначены как им самим, так и Поместным Собором 1917–1918 гг. Ранее свободно принятая св. Патриархом Тихоном позиция церковно-исторических обличений уступила место в его посланиях вынужденной позиции церковно-политических компромиссов, которую сам Первосвятитель будет определять одной, исполненной глубокого исторического трагизма фразой: «Пусть имя мое погибнет для истории, только бы Церковь была жива».