А так – росла, как былинка в поле. Ни отцу, пока тот в своем уме был, ни брату до Мирушки дела не было. Племяниц маленьких, дочек Твердислава, мамки-няньки с рождения опекают, шага ступить не дают без пригляда. А Даримира вроде и своя, а вроде…
Сколько себя помнила, Мирушка хотела отцовскую любовь заслужить.
Рукодельничала – как все, только старательнее. Как подросла, стала лекарскому делу учиться – при дружине лекарь всегда нужен. Отец слушать не захотел, а брат только плечами пожал – дело доброе, давай. И отвернулся.
Как князь-отец заболел всерьез, Мирушка одна от него не отходила, все слова лекаря в точности исполняла. Думала – выходит батюшку, поймет он, что зря на дочку сердился…
Мирушка судорожно всхлипнула. Слезы жгли глаза, было трудно дышать. Княжне казалось, что одежда и волосы, да что там – она вся, до последней косточки, пропахла тяжелым духом горницы умирающего. Запахом вины и ненависти.
Она пошла прочь от терема, привычно огибая громадные лужи на раскисших улицах.
Встречные с сочувствием кланялись княжне, она кланялась в ответ, но не заговаривала – боялась, голос сорвется рыданиями. Новости быстро разносятся, и в Гнездовске уже знали о смерти старого князя.
Седой воевода, спешивший в терем, остановил ее. Княжна почитала его как деда, боярин всегда жалел сироту – не смогла пройти мимо.
– Постой, Мирушка, – пробасил он, – вижу, больно тебе, плачешь, хоть и скрываешься… ты приходи к нам, говорить будем. Но главное я тебе сейчас скажу, пока дух князя совсем в Нави не ушел. Ты прости его, умом он повредился. Мирушка, ты девка добрая, людям помогаешь, за это тебя в Гнездовске любят… Помоги и батюшке своему. Не проклинай его, не таи зла, а то трудно ему будет там, – боярин по-дедовски погладил княжну по голове. – Да и тебе здесь нелегко, – закончил он совсем тихо, со вздохом.
Мирушка кивнула. Слезы снова обжигали глаза. Кое-как выговорила: «Спасибо, боярин, приду потом…», поклонилась доброму деду и пошла дальше. Разговаривать было слишком больно. Лучше уйти подальше от стен детинца, за посад, пока слезы не кончатся.
Дома Гнездовска, казалось, съежились под промозглыми дождями. С соломенных крыш непрерывно капала вода, а у нерадивых хозяев сквозь худые связки соломы протекала в горницы.
Собаки попрятались от непогоды по будкам и не облаивали прохожих из-за заборов, только иногда грустно поскуливали. На непривычно притихшем торгу мало кто останавливался обменяться новостями. Люди старались подольше оставаться дома и пожарче натопить печь.