– Какие они не покорные? Конюх да ребёнок. И вообще это мои люди, моя земля и здесь мои законы писаны. Кто дал право какому-то кучеру издеваться над моими людьми. Ты только глянь, что с воротами сделали, обалдуи! – я впервые видела бабушку такой злой.
На слова бабушки отец только улыбнулся:
– Что ж, ты хотела, что бы мы за воротами стояли? Может я соскучился по жене да дочери? Алёна, подойди и поцелуй отца своего, – нет, не отцом он мне больше был. Я схватилась за подол платья бабушки и спряталась за него, а отец только ехидно прищурился да промолвил:
– Ну, ничего, ещё будет время.
Пока мы стояли и выясняли отношения с отцом, к Ивану и Глаше подбежала наша прачка и отвела в усадьбу.
– Не место в усадьбе рабам да холопам .– От этого голоса пробежал холодок по спине. За всё это время мы не заметили, что помимо отца из экипажа вышли несколько женщин и мужчин. Тот, который говорил, был выше всех и носил чёрное пенсне. Его я раньше не видела, но остальные были мне знакомы – они приходили к матушке и якобы её лечили.
В этот момент бабушка будто чувствовала меня:
– А вы кто такие, что посмели нарушить покой моей родовой обители? Не чувствую я в вас ничего мирного!
– Пётр, здесь мы не можем находиться, соизволь нам найти место для ночлега, – этот высокий с пенсне даже не обратил внимания на бабушку, но от её слов его даже покоробило.
– Франц, конечно, это будет само собой! Агафья Степановна, вы очень не радушны к гостям…
– Эти гости даже не люди! Почему должна я быть радушна с ними, – голос как колокол, как колокол. Он звенел и переливался.
Здесь все пришельцы стали смотреть в упор на бабушку. Все разом. Небеса помрачнели. Никто не дышал. Я слышала лишь биение своего сердца.
– Нам пора, Пётр. Завтра уже прибудет камень и рабья сила, – высокий даже оскалился.
Все снова сели в экипаж. Отец помедлив, обернулся и сказал:
– Зря вы так, очень зря!
Они уехали. Оставили тучи, ветер и страх. Поселились они на отшибе, был там старый летний домик.
И больше птицы не пели свои песни там.