К этой скамеечке, обратно, я бы через некоторое время и пошел, но сейчас не было сигар, просто не было, кончились. Ближайшая отсюда из числа годных к употреблению – в табачном бутике в Палермо или, если повезет, – гораздо ближе, в одном хорошем отеле в Таормине-верхней. Причем купить их там можно будет не сегодня, конечно, а завтра.
Здесь так тихо, особенно если войти и закрыть за собой дверь. Джоззи нет, у нас с ней договоренность – я не лезу в ее домик (полторы минуты хода от моего) без крайней необходимости, типа пожара. Только она – в мой, когда захочет. А с ней это случается не каждый день. Так, наверное, лучше.
Я один, я у себя.
Но приходит Дони, бессловесная Дони из деревни внизу и справа (огни отсюда не видны), она у нас официантка и уборщица, и работа ее – самая защищенная в мире. Потому что попробуй кто обидь девушку, вся многочисленная родня которой живет вон там, за поворотом, в сельской глуши Сицилии. А бессловесная она потому, что не знает даже итальянского – только сицилийский диалект.
И приходит Дони, она несет мне сеттембрины – крошечные полевые сентябрьские цветы, нежное зелено-голубое облако. И сама ставит в вазу.
Это моя награда, Альфредо, наверное, им всем что-то такое сказал. Но больше сегодня наград не будет, будет ночь.
* * *
– Вы ведь мне расскажете когда-нибудь про свою прошлую жизнь, правда? – сказал мне на прощание Альфредо. – О том, кем вы были раньше? Подозреваю, что это интересно. Но не сегодня, не сегодня! Просто как-нибудь.
Рассказать Альфредо? Я от него не скрываюсь. Вот только интересно, что он поймет?
Ну да, сегодня я винный аналитик с европейским именем, в очередной раз с удовлетворением сказал я себе, стоя под горячей струей душа. А что происходило в моей прежней жизни? Ведь итальянцу, пожалуй, не объяснишь, что раньше были войны, которых как бы и не было, о них не следовало говорить где попало. Потом – 1991 год, август, у Белого дома. И 1993 год, октябрь, у того же Белого дома – тут для Альфредо надо, наверное, добавить «в Москве». И очень долго что-то ему объяснять.
Да ведь не только итальянцу – уже и нашим всё надо объяснять долго и подробно, а совсем юные и не поймут ничего. Потому что когда это было – я даже не про ту странную войну, а про девяносто третий год? У нас сейчас какой год – 2008-й. То есть, получается, пятнадцать лет назад. Пятнадцать! А ведь уже почти никто не поймет и не вспомнит.