– Где папа? – спросил я Мэри. – Что они с ним сделали?
– Это твой папа, Джо, – тихо ответила она, и я заметил, что на ее лице сверкнули слезинки.
Мэри было так же тяжело видеть папу таким, как и мне, но она должна была оставаться мужественной передо мной и не отчаиваться. Сестра, стоявшая у главы кровати и проверявшая что-то на мониторе, сочувствующе посмотрела на меня.
Я снова повернулся к забинтованной фигуре. Некоторые части тела были полностью погружены в чистые емкости с жидкостью, и мне тогда показалось, что с этих частей капает кровь и отваливаются кусочки сырого мяса. Или мне так показалось, потому что я мало что мог разглядеть сквозь жидкость, кроме ужасных ожогов. Аппарат издавал громкие звуки, похожие на вздохи, и папина грудь поднималась и опускалась. Но его лицо было так сильно забинтовано, что не было видно ни глаз, ни рта.
– Пап? – неуверенно сказал я, но слово прозвучало странно, застряв у меня в горле.
– Он не может говорить, – объяснила Мэри и погладила меня по голове.
Я начал отходить от кровати, охваченный ужасом от увиденного. Мэри вдруг поняла, что совершила ошибку, уступив и взяв меня с собой в больницу, но было уже поздно. Мама неожиданно появилась по другую сторону кровати, заставив меня подпрыгнуть и задрожать от страха. Конечно, она собиралась наброситься на нас, так же как делала это во время своих визитов в мастерскую.
Но в этот раз все было иначе: мама разыгрывала из себя убитую горем молодую жену – разумеется, для стоявшей в палате медсестры. Продолжалось это недолго. Ее печаль моментально сменилась гневом, как только мы остались одни. По ее искаженному злобой лицу было ясно, что она совсем не рада видеть здесь Мэри.
– Какого хрена ты здесь делаешь? – прорычала она, как только медсестра отошла достаточно далеко. – Он мой гребаный муж, не твой.
Мэри было нечего сказать в свою защиту. Мама с папой официально были все еще женаты, так что именно мама являлась его ближайшим родственником, и именно с ней приходилось иметь дело докторам и медсестрам, когда обсуждалось его состояние или нужно было принимать решения. Для медперсонала не имело значения, что они собирались разводиться. Мэри была лишена любой медицинской информации, включая принимаемые меры, что приводило маму в восторг. Пока отец оставался без сознания, мать имела абсолютную власть над всеми нами.