Так я и уснул, благодаря этой надежде в сердце. Когда есть Беатриче, жизнь каждый день предстаёт обновлённой. Это любовь делает её такой. Как верно всё, что я сказал: хорошо бы запомнить. А то ведь забываю уйму важных вещей, которые открываю для себя. То есть понимаю, что они могут мне пригодиться в будущем, но забываю, как и взрослые. И в этом причина по меньшей мере половины всех несчастий в мире. В моё время подобных проблем вообще не существовало. Вот именно. В твоё время!
Может, если запишу где-нибудь то, что открываю для себя, не забуду и не повторю тех же ошибок. У меня плохая память. Виноваты родители: у них бракованная ДНК. Есть только одна вещь, о которой не забываю: завтра у нас игра.
Это неверно. Есть ещё кое-что, о чём я не забыл: Беатриче не ответила на моё послание. И у меня нет никакой надежды. Накройте меня белой простынёй, как мумию.
Гэндальф – не человек, а ветер; кажется, в любую минуту может улететь, как воздушный шарик, и невольно задаёшься вопросом, как ему удаётся держать в узде орды лицейских варваров. Он, однако, всегда улыбается. Его улыбками устланы мраморные полы во всей школе. Встречаешь его, и он улыбается, даже когда входит в школу, в отличие от других учил. Кажется иногда, будто эта улыбка не его собственная.
Входит в класс, улыбается и молчит. Потом пишет на доске какую-нибудь фразу, и мы все ждём этого момента. Сегодня, начав урок, он написал: «Там, где таится твоё сокровище, окажется и твоё сердце»
Начинается обычная игра.
– Йованотти!
– Отсутствует.
– Макс Пеццали?
– Отсутствует.
– Элиза?
– Отсутствует. Уже давно…
– Баттисти?
– Отсутствует.
– Я тут!
Раскинув руки и предвкушая триумф, с задней парты кричу:
– Дядюшка Гусь!
Класс хохочет.
Гэндальф тоже улыбается. Смотрит на нас, потом говорит:
– Иисус Христос.
– Тут вечно какой-то обман, – говорю я. – Вы никак не можете обойтись без Христа.
– Ты думаешь, я носил бы эту одежду, если бы мог обойтись без Него?
– Но что означает эта фраза?
Улыбается:
– А вы как думаете?
– Так сердце Голлума принадлежит «сокровищу»: он постоянно о нём говорит и ни о чём другом больше не думает, – отвечает Монашка. Обычно она молчалива, но если открывает рот, то изрекает лишь очень глубокие мысли.
– Не знаю, кто такой этот Голлум, но, раз это говоришь ты, верю.
Гэндальф не знает, кто такой Голлум