– Что пишет?
– Спущенку.
– Не знаю. Господи ты боже мой. – Она опять листает книжку. – Вот, – говорит она. – Сгу-щен-ка.
– Так зачем нам хоть как-то доверять автору, который очевидно ни хера не смыслит в том, о чем пишет?
– Томми не читает, – поясняет Джерри.
– Я смотрю, – говорит он и, не успевают его остановить, пускается в один из своих нескончаемых конспектов кинофильмов, на сей раз – недавнего кабельного произведения неведомого урожая, это нечто отчасти неизвестное, отчасти странноватое, что, по сути, и есть ключевые определяющие характеристики любимого кино Томми. Названия он тоже не знает, потому что пропустил начальные титры и первые десять минут ввиду «рассуждений», которыми занимались они с Джерри относительно того, в какой оттенок красить свободную спальню (будет ли там приемный младенец или нет?), но поскольку киношку эту, вероятно, покажут еще раз десять-двадцать до конца месяца, он им звякнет. В общем, Шон Пенн – такой накачанный подонок, никуда не едет в никчемном городишке нигде, пока однажды не находит своего давно потерявшегося папашу, Кристофера Уокена, который играет даже зловещее обычного, это такой клевый криминальный тип, на кого в самом деле можно равняться, потому что что ж еще ему остается делать с образованием восемь классов и походкой, как будто у него запор, да и эти нелепые бицепсы выпирают из футболки, словно воскресные окорока? Только он не понимает всей глубины зла, что засело в папочке, он не знает, что мы делаем, а это…[14]
Тело Джерри на миг беспомощно содрогается, стул гремит. Вбок откатывается стеклянная дверь.
– Ох, Уайли, – ахает она, рука верхом на галопирующем сердце. – Ты меня испугал.
На террасу выходит Уайли, на нем – популярный послерабочий вид, который громко объявляет: даже не спрашивайте.
– Приветствую, люди. – Он нагибается поцеловать жену в блестящий лоб.
– Ой-ой, – замечает Ро. – Похоже, у кого-то был скверный день.
– Убийственный, – отвечает Уайли.
– Я разглядела только, что сразу за дверью стоит эта кошмарная фигура, – объясняет Джерри. Она подскакивает размазанно отпечатать свои губы на зернистой щеке Уайли.
Томми, еще не вполне в целости и сохранности вернувшись к некинематографической действительности, машет открытой ладонью.
Уайли опирается на стекло, руки шарят в карманах, проказливое лицо милостиво сияет всем. Ро видит, что он старается изо всех сил.