поедет с Беном и детьми на Канарские острова и потому на второй день праздника, как было по традиции принято до сих пор, они не приедут в Арнем на обед.
На обратном пути она берегла дыхание, гребла медленно и широко. В общем, я знаю ваши дела. Она проклинала Бена, который проболтался теще; или, может, вовсе не проболтался, а сознательно решил вовлечь ее маму в недавние события.
Мысленно она услышала его голос. Вполне приличный голос, как и всегда. Не придраться, не покритиковать. Не может же быть, чтобы тебя ничто не трогало, – в этом голосе не было осуждения, скорее он звучал грустно и заранее успокаивал, на случай возможного срыва.
Безупречный голос. Принадлежащий исключительно благожелательному человеку.
Она еще раз-другой громко выругалась, когда обтиралась полотенцем. Опустошенная, и голодная, и обессиленная, как после долгого перелета со множеством промежуточных посадок. Доброта ее мужа была одновременно и его силой, и его слабостью. Когда-то Мириам попыталась поделиться этими размышлениями с Лаурой, та долго смотрела на подругу, а затем сказала, что большинство женщин пошло бы на преступление ради такого надежного мужчины, как Бен. Потом она принялась перечислять все его добродетели и привлекательные качества, однако Мириам не могла отделаться от ощущения, будто Лаура расхваливает преимущества очередной ипотеки, ее и закрывать-то вовсе не надо, выплачивай лишь проценты.
«Как же мне порой хочется, чтобы в нем был хоть какой-нибудь изъян!» – сказала Мириам, дождавшись, когда подруга наконец остановится.
В тот день она наскоро перекусила на террасе в «Эль биготе» на променаде. Она думала о Брюсе Кеннеди. Вот он водрузил солнечные очки на прежнее место и двинулся с тарелкой к своему столику… Но ей совсем не хотелось вспоминать, что было после того, как он поинтересовался, долго ли она еще пробудет в Санлукаре. Да так, денек-другой, ответила Мириам. По-английски (Oh, a couple of days…) это звучало еще более расплывчато, чем по-нидерландски, по крайней мере иначе, чем «Вот дотяну до воскресенья, без мужа и без обоих детей». На это Брюс Кеннеди бросил ей одну из своих знаменитых экранных улыбок и в легкой ироничной манере, ставшей чуть ли не его фирменным знаком, высказал уверенность, что они еще увидятся.
Then I’m sure we’ll meet again