Мы с Вами, Серкидон, люди, любовь мало-мальски постигшие, понимаем, что пылкости недолговечны, что со временем пылкая любовь превращается стабильную любовь, потом к любви примешиваются привычки, уважение, а в рассматриваемом нами случае ещё и – соправительство. Но бурное счастливое время любви, её акме – самое интересное время. Хотел написать «начнём по порядку», но какой там порядок, когда царица втюрилась по самую государственную маковку. О чём свидетельствуют её письма к Потёмкину:
«Алексей Григорьевич Орлов у меня спрашивал сегодня, смеючись, сие: «Да или нет?» На что я ответствовала: «Об чём». На что он сказал: «По материи любви» Мой ответ был: «Я солгать не умею». Он паки вопрошал: «Да или нет?» Я сказала: "Да". Чего выслушал, расхохотался и молвил: «А видитеся в мыленке?» Я спросила: «Почему он сие думает?» «Потому, дескать, что дни счетыре в окошке огонь виден попозже обыкновенного»30.
«От мизинца моего до пяты и от сих до последнего волоска главы моей сделано от меня генеральное запрещение сегодня показывать Вам малейшую ласку. А любовь заперта в сердце за десятью замками. Ужасно, как ей тесно… О, господин Потёмкин, что за чудо Вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла одной из лучших в Европе?..»
Государыня-императрица не в себе, буйна головушка – на повороте, кто управляет огромной империей? Пушкин? Нет, не Пушкин. Не рождён ещё. Кстати, слово «ещё», как утверждает любители-екатериноведы, любимое слово императрицы, она его часто и ласково шептала на ухо Потёмкину, а если писала, то писала – «исчо», поскольку познавать тайны русской грамматики стала в позднем возрасте и познала, мягко скажем, не все. То ли дело «по материи любви»: тут, и во многом благодаря Потёмкину, царица преуспела изрядно.
«Из Ваших сетей небось не выпутаешься, а час от часу более завернёшься… Я отроду так счастлива не была, как с тобой. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце моё обыкновенно пробалтывает страсть. Знатно, что полно налито и оттого проливается… Прощай, брат, веди себя при людях умненько и так, чтоб прямо никто сказать не мог, чего у нас на уме, чего нету. Это мне ужасно как весело немножко пофинтажничать».
«Здравствуйте, Господин полковник. Каково Вам после мыльни? А мы здоровы и веселы, отчасти по милости Вашей. По отшествии Вашем знаете ли Вы, о чём слово было? Лехко Вам можно догадаться: Вы и мысли иногда отгадываете. Об Вас, милушка. Расцени Вас, а цены не поставили: её нет. Прощай, возись с полком, возись с офицерами сегодня целый день, а я знаю, что буду делать: я буду думать, думать об чём? Для вирши скажешь: об нём. Правду сказать, всё Гришенька на уме. Я его люблю, а есть нечто чрезвычайное, для чего слов ещё не сыскано. Алфавит короток и литер мало».