Из соседского огорода поднялся и послушно побрел на зов соседей нескладный паренек, коему лишь пару годков не хватило, чтобы попасть под мобилизацию. Про таких говорят: «телом уж мужик, а силы в жилах – пшик!»
– Чего, дядька Каленик? – Таким же несуразным, как сам, неустоявшимся баритоном спросил он.
– Мать-то дома? – Поинтересовался Чайка.
– Дома, – ответил Петрок, – и баба, и дед дома.
– О, то дело, – поднялся добровольный проситель за деда Фоку и его супругу, – пойду. Поговорить с ними надо. А ты, Петруха, чего огородами лазишь?
– Да там, – замялся хлопец, – у леса солдаты загонов наколотили из тонкого осинника. Ходил смотреть.
– Загонов? – Удивился Каленик. – А на кой?
– Для собак?
– Для наших собак? – Выпучил глаза Чайка. – Что они, сдурели рекруты эти?
– Да не, дядько, – вздохнул оголец, – там их собаки. Худые они, голодные…, и красивые. Даже овчарки есть.
– Овчарки? – С уважением повторил Чайка. – А ты знаешь хоть, какие они, овчарки?
– Знаю, – понуро ответил Петрок. – В кино видел…
– Видел он, слышь, дед? Овчарки, и худые… Хотя, чему тут дивиться? Ты на самих вояк погляди. Во-о-он один под моей вишней топчется, шея не толще ружья. Все утро там торчит, и куда в него столько ягод лезет? С косточкой жрет, будто никогда вишен не видел.
– Овчарок этим не нако-о-ормишь, – задумчиво протянул парнишка, которому, как видно, очень уж жалко было красивых, ученых собак, про которых он столько слышал, – помрут без еды.
– Не помрут, раз до этого часу живы, – успокоил его Чайка и пошел к хате соседей Бараненок…
На следующее утро снова прилетел тот самый, размалеванный немецкий самолет. Не стал, как накануне, кружить вдалеке, а сразу направился к колхозной каморе, с крыши которой его вчера «приветили» зенитчики. Дал газ, пошел вниз и тут как ударит двумя очередями! Гулко застукало в землю пулями, посекло ветки деревьев и, наконец, забарабанило по бревнам самой каморы.
По всему видать, зенитчики видели и вели этого наглого немца издалека, и только терпеливо наблюдали за ним в прицел своего орудия. Дождавшись, когда вражеская пташка «выругается» и пойдет на разворот, советская пушка зло загрохотала ему вслед. Летучий немец вдруг словно споткнулся, сбавил ход и, выпустив черный шлейф, начал снижаться за село. Через миг где-то за колхозными садами так смачно ухнуло, что в домах зазвенели стекла.