‒ Любезный, сейчас на светофоре налево… Ещё налево… Вот, первая парадная.
‒ Ну, что сидишь, иди, ‒ произнесла женщина с деланным безразличием. – Не съедят тебя там… Цветы, цветы возьми!
Мужчина остановился, дёрнулся было обратно, но махнул рукой и решительно зашагал к дому.
Что произойдёт дальше? Пока это не ведомо…
Может статься, что мужчина скоро вернётся, сядет в машину, и они, не проронив ни слова, уедут в город, также молча выйдут вместе у дома женщины, и Роман так никогда и не узнает, куда же он возил загадочную пару в этот вечер…
А может, и наоборот: задержится надолго, а женщина будет всё чаще выходить из машины, курить и смотреть в единственное освещённое окно на третьем этаже, а потом, от отчаяния, поспешно и сбивчиво поведает Роману их историю; и будет клясть себя – дуру ‒ за доверчивость, а Щербака – за все смертные грехи, и в особенности за то, что повстречался
на её пути. И будет через слово требовать у водителя подтверждения, не замечая, что не слушает её водитель, погружённый в свои сложные расчеты…
Пока – неизвестно. Только что хлопнула дверь парадной и мужчина ещё даже не поднялся на этаж, поэтому – пока! – возможно всё…
Лиза
Лиза страдала.
По большому счёту, ничего необычного не происходило: Лиза страдала практически всегда, страдала всю свою недолгую жизнь, сколько себя помнила. Подчас причиной её скверного настроения были вещи вполне объяснимые: погода устанавливалась донельзя жаркая и душная, либо наоборот, дождь лил как из ведра – естественно, в обоих случаях о прогулках можно было забыть и приходилось сидеть взаперти в опостылевшем доме; недосып (крайне редко) или, напротив, пересып (как правило); подарки к празднику оказывались на поверку ну совсем не те, что она ожидала; шуточки и колкие замечания подруг, на которые Лиза обижалась сразу, или уже по прошествии некоторого времени, придя домой; случались и другие, не менее очевидные события. Но чаще мучилась она без всякого видимого повода, причём градус её страданий мгновенно скакал от простой хандры до истеричных приступов и обратно. Такой депрессняк со временем перестал смущать Лизу, она настолько привыкла к своему перманентному томлению, что периоды хорошего настроения стала воспринимать с недоверием.
Но не сегодня. Сегодня Лиза совершенно точно знала, в чём причина её тоски. У неё ещё никогда не было ЭТОГО. Именно так: Э-ТО-ГО – неопределённо, что придавало некий флёр таинственности и романтизма – Лиза и в мыслях, и, будучи наедине сама с собой – вслух – проговаривала это слово. Хотя на самом деле ни о какой неопределённости речи не шло: Лиза много раз представляла себе, как это всё будет происходить. Как её партнер подойдёт, робко приобнимет за талию, как она чуть отстранится и потом отвернётся, мимолётно поймав его взгляд, полный мольбы и бешеной страсти; и он тогда уже крепко-крепко сожмет её стан в своих объятиях, прильнёт к её шейке… ну и так далее – всё было обдумано до самых-самых мельчайших деталей, так, что уже становилось скучно.