Вадик замолчал. Никуда он не уйдёт, подумала Лиза, не в его это характере.
– Так мне что… уходить?
Пора!
Лиза резко повернулась, в глазах блеснули две крупные слезинки.
– Скажи… – её голос приобрёл жалобные нотки. – Скажи, неужели я такая уродина?
– Уродина? Нет, конечно, нет! Ты очень, даже очень красивая! – Вадик явно обрадовался: начали смутно проступать очертания лизиной истерики.
– Красивая… Врёшь ты всё… – Лиза устало опустила голову и тут же, фирменным движением слегка приподняла её и бабахнула:
– Скажи, я тебе хоть немножко нравлюсь?
Всё. Хитрым маневром противник загнан на минное поле. Справа болото, слева – овраг. Либо полная капитуляция, либо позорное бегство, с потерями остатков чести и командного состава.
– Э-э-э… Конечно, нравишься…
– Так почему, если, как ты говоришь, «нравишься», ты ни разу, ни единого раза не сделал даже попытки меня поцеловать?
– Э-э-э… Почему? Я не…
– Молчи! – Лиза села на кровать и похлопала на место рядом с собой. – Сядь! Не бойся, я тебя не съем!
– Не съешь? – усмехнулся Вадик. – Даёшь слово?
Он сел. Воцарилась неловкая пауза.
– Ну? – из котла противнику не вырваться, но и давать время на перегруппировку не следует. – Что сидишь? Сделай что-нибудь!
– Лиз, а ты уверена, что хочешь…
– Я никогда ни в чём не уверена, а уж тем более сейчас. Но если из нас двоих самец – ты, то тебе и решать!
Вадик вздохнул и несмело протянул руки к Лизе…
… Лиза лежала и смотрела на тихо посапывающего Вадика.
«А он хорошенький», – подумала Лиза. Её вдруг захлестнула огромная волна нежности, она потянулась к Вадику, и, неожиданно для себя самой, одним движением откусила ему голову. Не в силах остановиться, она съела её абсолютно всю, до самой последней крошки. Потом Лиза встала, посмотрела на всё ещё конвульсивно дергающееся тельце, и подумала:
«Надо спрятать в холодильник. Столько протеина! В моем положении мне надо будет много есть, и налегать на белок».
Лиза чувствовала некоторую неловкость. Практика сжирания самца после полового акта уже давно порицалась в обществе. С первых дней жизни молодым самочкам начинали внушать, что это – анахронизм, что надо уважать честь и жизнь самцов, и кривая поедания из года в год неуклонно шла вниз. При этом вопрос о введении ответственности: моральной ли, или, упаси Боже, уголовной, за смерть партнера даже не ставился.