Девушка вошла в учительскую весенним утром, стройная, сероглазая, пахнущая талой водой, с румянцем на щеках, в шубке и белой вязаной шапочке, из-под которой торчали косички с бантами. Не учительница, а старшеклассница! Андрей ощутил, как замерло в груди при появлении красавицы, – и неотрывно смотрел на нее, улыбчивую.
В этот день Марина Сергеевна, как представила ее директриса, была предупредительно вежлива, собрана. И в мягких жестах, и в полнозвучном голосе таилось нечто привлекающее. Взоры педагогов, опытных душеведов и насмешниц, потеплели, – несомненно, в коллектив «влилась» не выскочка, которую нужно приструнить, а умная и обаятельная выпускница университета. Ее первые уроки литературы, посетив лично, похвалил даже ворчливый завуч!
А у Андрея, опьяненного присутствием той, о ком мечтал с юности, – прелестной, покоряющей искренностью и энергией женщины, – озарилась душа радостью, как если бы открылась перед глазами алеющая заводь лазориков – священных казачьих цветов.
Он стал бриться с особым старанием, пользоваться только что появившимся польским «Вар-сом», купил два галстука и пиджак из кожзаменителя. Вдруг увлекся сочинением любовной лирики.
Марина не сразу уловила его особенное расположение, – вовсе не деловое, неуловимо сближающее. И ответно была с Андреем дружественна. Оба они знали, что находятся под надзором старых перечниц, и стойко сносили их придирчивость, как бы не позволяющую ничего предосудительного между коллегами. Но душевная смута не покидала его, когда Марина была рядом. По взглядам, по интонации голоса он пытался разгадать сокровенные ее желания и мысли…
– Дядечка, чи ты в Бариловку? – раздался неподалеку голос, и послышались шорохливые – по сухотравью – шаги. Андрей Петрович выглянул из машины. Три хуторянки, – каждая с полным ведром помидоров, – выкрались из лесополосы. Он невольно улыбнулся, отметив схожесть этой троицы с гайдаевскими героями. Посередине шла пузатая, полнолицая цыганка в красной косынке, повязанной по-пиратски. Слева от нее семенила скуластая дамочка в рыжей футболке и пятнистых шортах, на лице которой стыла тупая мечтательность Труса. А третья, подвижная огородница в кофточке и трико даже внешне напоминала героя Никулина, – лукаво-веселым выражением глаз-пуговок и красным носом.