Просыпаюсь в семь часов от громких разговоров. Во дворе уже во всю кипит жизнь, кто-то очень громко разговаривает по-русски и по-французски. Светит яркое солнце, жарко. Выбираюсь из палатки и начинаю постепенно отдавать себе отчет, куда я попала. Вокруг пустыня и пустынные, голые горы. В домике ACTED есть то, что здесь называют ванной. Чтобы туда попасть, надо постоять или посидеть на полу в длинной очереди. Ванная – это грязная комната с серыми цементными стенами и двумя резервуарами, один – с холодной, другой – с горячей водой и несколько металлических кувшинов. Дальше делай, что хочешь – мойся, как можешь, чисть зубы. Везде, в любое помещение, куда входишь, надо снимать обувь. Во дворе – огромная яма, ночью я ее не заметила. Оказывается, это бывшая конюшня. Приходит наш таджикский переводчик Халед – на севере Афганистана живет много таджиков, говорящих по-таджикски, на пушту, фарси и дари (афганский диалект персидского языка) – и мы едем смотреть дом, в котором будем жить, его сдал губернатор. Опять земляной забор, пустой двор, ни травиночки (Потом, когда пройдет дождь, мы обнаружим несколько чахлых кустиков. Дождь смоет пыль с листьев и они станут заметны). Дом – это три пустые комнаты, никакой мебели, на полу лежат тонкие коврики. Некоторые стены бетонные, а некоторые – из глины вперемежку с соломой. Возвращаемся назад, начинаем собирать вещи. На улице дикая жара. Мы так долго собираемся, что я теряю ощущение времени, оно останавливается. Все уже в пыли. Город спрятан в этой пыли, и кажется, что стены домов и сплошные заборы тоже из пыли. Одноэтажные постройки светло-коричневого цвета сливаются, все кажется одинаковым. Вряд ли я смогу сама найти дом, где мы были утром. Пейзаж немного разнообразит базар, но и он какой-то грязный и пыльный, без ярких восточных красок. Там можно купить деревянные столы и стулья, металлические тазы и кувшины. На веревочках висят полотенца, платки, шали. Продавцы разносят горячие лепешки – местный хлеб. Базар еще предстоит изучить. Все одеты в национальную одежду, мужчины – в широкие, подвязанные на талии брюки, сужающиеся к низу, и длинные рубашки навыпуск, женщины – в шаровары, поверх них платья и все в парандже. Семья, которая сдала нам дом, таджикская. Двор не один, их два. Под крышей из соломы стоит привязанный ослик, рядом с ним – две коровы, разгуливают куры и огромный на длинных ногах петух. Во дворе много детей, почти все мальчики. Женщин не видно. Оказывается, они все сидят в одной комнате с маленькими детьми. Во дворе и в доме никто паранджу не носит, у всех голова покрыта белыми кружевными шалями. Перед входом в дом надо обязательно снимать обувь. В этой семье девять детей, самой младшей – семь месяцев, она уже одета в платье и у нее подведены глаза, а самый старший сын уже женат, и у него самого есть сын. Все женщины живут вместе в одном доме, а мужчины – в другом. Самая красивая – Нафиса, сестра губернатора, ей двадцать пять лет. Самому губернатору Махамодоруну сорок шесть. Он помогает мне общаться с женщинами, ни слова не говорящими по-английски, и одновременно сообщает, что в Ходжа-Багаутдине сорок тысяч жителей – таджиков, узбеков, пуштунов. Цифра явно завышенная, иначе этот «город»