Конечно, следовало бы сообщить о видении кому-нибудь из Старших ведьм и согласовать с ними свои действия, но Сагитта всегда довольно наплевательски относилась к главному правилу поселка ведьм – никакой самодеятельности без ведома Старших…
* * *
– Как я понимаю, шеф, вы решили ввести нового персонажа? – на всякий случай уточнила Алла.
– Правильно понимаешь, – кивнул Руйсефан Киларович, пуская радужные мыльные пузыри из старой курительной трубки. Это была еще одна причуда экстравагантного писателя: он пояснил секретарше, что сей процесс помогает ему лучше выстраивать мысли.
Впрочем, иногда трубку заменяла какая-нибудь еда – как правило, громко хрустящая: ржаные сухарики, соленое печенье, свежая морковка и тому подобные лакомства. Честно говоря, Алла считала, что диктовать и есть одновременно – не самая удачная стратегия. Во-первых, когда Руйсефан Киларович говорил с набитым ртом, хрустя и причмокивая, то половины слов было не разобрать – секретарше приходилось либо переспрашивать, либо домысливать самой. Во-вторых, часть отправленной в рот еды то и дело норовила вылететь обратно, отчего к концу рабочего дня всё пространство в радиусе двух метров от автора представляло собой довольно неприглядное зрелище. Ну и, в-третьих, подобный способ диктовки попросту занимал куда больше времени. Поэтому Алла предпочитала, чтобы шеф побулькивал себе потихоньку трубкой, нежели хрустел и чавкал.
– А что это за странный питомец, питающийся рыбой? – полюбопытствовала Алла. – Уж не пеликан ли?
– Имей терпение, – укоризненно ответил Руйсефан Киларович. – Скоро всё узнаешь.
Алла пожевала губами, поправила очки.
– Мне только одно непонятно, – проговорила она. – Зачем рыбу под кроватью хранить? Она же, как бы это сказать… ну, в общем, запах от нее и всё такое…
– Да? Хм… – шеф призадумался. – Тут ты, пожалуй, права… Ладно, подумаю еще над этим моментом. А пока что оставим как есть.
– Мне кажется, лучше всего направиться вверх по течению, – Корди потеребил куна за ухом. – Вода под рукой, да и вообще…
Они сидели на берегу крохотной речушки, которая стекала шумным водопадом с невысокого скалистого обрыва в небольшую бухточку. Уже перевалило далеко за полдень, и солнце пригревало совсем по-летнему.
Корди посмотрел на север, через широченную гладь залива. Далеко-далеко, у самого горизонта, серела полоска земли – его родной берег. Парнишка вздохнул. Тяжело всё-таки покидать край, в котором прожил всю жизнь. Но что сделано, то сделано. Назад дороги нет.