Завод выглядел работающим. Обвалившуюся ракету отреставрировали. Заплатка внизу выделялась более ярким цветом.
Рядом сел мужчина, я спросила у него, работает ли завод.
– А как же! – оживился он. – На Москву, на Пекин работаем. Вот недавно швейцарцы приезжали, говорят, заказ будет.
Он начал рассказывать, что именно и кому делают, хотя по рабочему контракту, я знала, разглашать эту информацию запрещалось. Собеседник работал токарем, его пальцы были сплошь в черных трещинах. С сидений спереди к нам обернулись еще двое. Я узнала, что заказы есть, но, конечно, не то что раньше. Что в прежние времена на завод утром текла река людей, а сейчас – так, ручеек. Что цветмет раньше таскали, и сейчас таскают, и всегда будут. И что литейка выдает сплошь брак, мудаки, а сборка собирает из того, что наклепали эти безрукие и безголовые.
Сосед вышел через остановку. Я снова стала смотреть в окно – и поняла, что было не так. Город потерял цвета. Сделался скучным и блеклым, как выцветшая фотография. Деревья подстрижены и побелены. Буйная трава скошена. Матери степенно гуляют с колясками. Жары нет. Ветер дует будто вполсилы. Все вокруг какое-то непроснувшееся, незавершенное. Из города ушла неистовая сила. В нем больше не полыхало пламя.
Уже у подъезда меня окликнули по имени. Я обернулась, увидела человека в полицейской форме, шагнула навстречу и крепко обняла его.
Леня снял фуражку в подъезде и на ходу смахнул с нее пылинки. Мы поднялись в квартиру.
– Не был у меня ни разу?
– Нет, – ответил он, присаживаясь на пуф в прихожей, чтобы снять ботинки.
– Полиция теперь ходит в форме по гостям?
– Что? – Он удивленно посмотрел на меня снизу, замерев с ботинком в руках. – Посмотрел на свой пиджак. – А, это. Нет, ходим как хотим. На награждении был, там по форме.
– Кого награждали?
– Меня. – Он зашел в зал и осмотрелся.
– Серьезно?
Леня рассматривал голову изюбра, висящую на стене. Их глаза были на одном уровне – наверное, ощущение не из приятных, но Леня оказался нечувствительным к жутковатому мертвому взгляду.
– Да. Чемпион по раскрытым делам.
– Все раскрываешь?
– Почти, – ответил он и подергал ссохшийся изюбриный рог. – Отец добыл?
– Не знаю. Всегда тут был. Отец говорит, его. Но, наверное, выдумывает. Он никогда не брал крупняка. Только зайцев и птицу.