Бастьен застыл, не в силах больше сделать ни шагу. Может, ему снился сон? Может, он просто заснул в отцовской тачке?
Но вдруг отец и женщина начали танцевать.
Ее движения были медленными, захватывающими, грациозными. Она скользила сквозь дымку тумана, словно лебедь по воде. Люсьен не сводил взгляда с ее темных, как ночь, глаз, и Бастьен тоже. Но стоило танцу закончиться, как он очнулся от наваждения. Что, если он не спал?
Его взгляд вновь скользнул к белой, словно кость, флейте. И страх опалил живот горячими углями. Неужели флейта действительно сделана из кости?
Легенды о Костяных волшебницах вдруг вспыхнули в голове, а следом загремели предупреждающие колокола. Рассказывали, что женщины в белых платьях бродили по окрестностям Галле. Отец Бастьена не верил в суеверия и не страшился переходить мосты в полнолуние, но, видимо, зря. Потому что сейчас его очаровали, как и всех людей в легендах. И все истории звучали одинаково. Мост, танцы… и то, что случалось потом. А значит, и сейчас…
Бастьен бросился вперед.
– Папа́! Папа́!
Но отец, который обожал его, носил на плечах и пел колыбельные, даже не оглянулся на сына.
Костяная волшебница уже схватилась за свой костяной нож. Она прыгнула вперед – выше, чем любая косуля, – и со всей силы всадила клинок прямо в сердце Люсьена.
Гортанный крик, вырвавшийся у Бастьена, больше напоминал вопль взрослого мужчины. А в его груди образовалась невероятная пустота, которую он станет лелеять годами.
Вбежав на мост, он рухнул рядом с отцом и взглянул на женщину, смотревшую на него с притворной печалью в глазах. Она оглянулась на другую женщину, стоявшую на другой стороне моста, та быстро поманила ее рукой.
Первая женщина поднесла окровавленный костяной клинок к ладони, словно собиралась порезать ее, чтобы завершить ритуал. Но, бросив последний взгляд на Бастьена, она бросила нож в лес и унеслась прочь, оставляя мальчика рядом с телом убитого отца и уроком на всю жизнь:
«Верь всем историям, что слышишь».