Я любуюсь своей тайной возлюбленной. Первый взмах кисти, как удар клинка и…
– Николай, ну что ты стоишь, как истукан! Принеси воды. – Юлиана Ивановна смотрит на меня презрительно, как на нечто неорганичное, совершенно неуместное в данной ситуации.
Как известно, акварельные краски разводятся водой, и, схватив какую-то фляжку, я со скоростью спринтера устремляюсь к озеру. В несколько прыжков достигаю водоема, наполняю сосуд водой и с утроенной энергией буквально взлетаю наверх к очаровательной художнице. Пытаюсь уловить благодарный взгляд, протягиваю ей фляжку и… архитектурное сооружение конца девятнадцатого века, не выдержав напора любви к искусству и просто любви, с треском ломающихся досок, шумом взлетающих многочисленных голубей и истошным воплем Краснополянской рушится и вместе с любителями примитивизма летит вниз, в болото.
Вы, наверняка, видели злой женщину, которую любите и, согласитесь, от этого она становится еще прекрасней.…
Мы сидим на берегу грязные, беспомощные, разочарованные в устройстве мироздания. Вода в озере еще холодная, – был конец апреля, – ванной или душа в доме у деда не было. Ехать же в таком виде в город было, по крайней мере, неэтично.
Эврика! Ведь в конце сада стояла старая деревянная банька. Пострадавшая художница раздраженно покосилась в мою сторону – чем это вызван необоснованный оптимизм ее курьера? Но я уже мчался к низенькому покосившемуся строению. Вскоре сизый, ароматный дымок от сосновых поленьев весело клубился над беспокойными камышами. Я натаскал воды из озера, смыл с полок многолетнюю пыль и даже для запаха заварил в котелке мелиссу с мятой. Крохотное помещение нагрелось очень быстро, и я позвал свою начальницу.
– Купайтесь, Юлиана Ивановна, – я распахнул перед ней скрипучую дверь. – А потом я.
Она, как мне показалось, с испугом заглянула в баньку. Густой пар почти скрывал льющийся из подслеповатого окошка дневной свет. Огонь, бросая алые блики на темные стены, гулко гудел в потрескавшейся печи. В ржавом железном котле зловеще клокотал кипяток.
– Я не пойду сюда одна. Принеси из дома простыни.
Мы сидим на полке и, время от времени, плещем на себя холодную воду. Жарко. Что-то интимно-доверительное уже связывает нас – нелепые, накинутые на голое тело, как римские тоги, простыни, игривые, если не сказать, томные взгляды, да и сама атмосфера бани, где лишь мы вдвоем, располагает к раскрепощенности. Ведь накидки эти придется снять – не в них же купаться.