– Да и всего ничего! Куренка задавил… Скатерть с посудой на пол сбросил, перебили посуду… нет… Я убирать не буду. Так и знай! – Валентина принялась переодеваться в домашний халат, видавший виды, но чистенький и наглаженный. Голову повязала белым хлопчатобумажным платком, она не любила, когда волосы лезли в глаза. – И Петьку твоего больше на порог не пущу. – Продолжала она спокойным своим ровным голосом. – И Ваньку этого.
– Честно же говорю, Петька – зверюга, точно. Это он все. А Ванька на такое не способен. Вот беспокойство меня и мучает.
– Ну, какое такое беспокойство у тебя? Живешь, как птичка небесная! Разве я что от тебя требую? Только чтоб пил поменьше, Серега!
– Это невозможно! Я человек – русский!
– Горе ты мое русское! И за что мне такое!
Вздохнув, Валентина присаживается к нему на край кровати, обнимает, ласково теребит темные горчаковские волосы. Приободренный Серега живо приступает к исполнению второго акта авторского спектакля, который разыгрывают они в своем дуэте уже несколько лет, по разумению обоих, вполне счастливых.
– Разлюбезная моя, Валюха! Я все уберу-уберу, начищу… Ты моя единственная… Единственная и неповторимая…
– Неповторимая я дура у тебя, вот это правда. Ну, началось!.. – засмеялась Валентина негромким, грудным своим смехом, зная наперед каждое слово, которое произнесет ее благоверный. – А тебе, милый мой, еще огород поливать. Весна нынче жаркая, скоро уже и картошку окучивать. А ты не просыхаешь… Голова-то болит? Рассолу налить? Квас у меня еще не подошел.
– Налить… всегда налить… Но вот скажи, Валюха, но скажи мне по честному, в прошлом году ты, куда с Ванькой Фраерком на Газике ездила? За озеро, за Карасье, за Земляничный холм, туда…
– Я тебе раз в неделю на этот вопрос теперь отвечать буду?!
– Отвечай, когда тебя муж спрашивает!
– Тьфу, на тебя! Сено смотреть ездили, бригадир послал!..
– Валюха, а у тебя нет… в заначке? 100 граммочек! Стропы-то горят не на шутку!