Слова Софьи лились легко, свободно и ритмично, как песня. Мелодичный красивый голос магически обволакивал каждого слушателя и как-то не вязался с её пышными формами, скрывавшимися в складках объёмного парчового платья. Широкому лицу царевны, обрамлённому «щёками-противнями», больше соответствовал бы высокий, может быть, даже писклявый голосок. Но Софья была царских кровей, от которых по наследству всё же немало досталось: высокий ум и красивый голос – это богатство помогало выжить в чужой для неё державе.
– Не только дня не хватает, но и ночи, царевна, – поддакивал Марко Руффо ещё один мастер – Антон Фрязин. Курицын хорошо знал его. Вместе приехали с посольством из Венгрии, вместе сидели взаперти у турок.
– Ценю, ценю твоё усердие, Антон. Тайницкую башню в Кремле знатно соорудил, – Софья сделала ещё два стежка в шитье. – Теперь мне услужи. Помоги мастеру Марко тайник устроить в Грановитой палате. Сотвори его в Верхних сенях, чтобы я с детками моими могла пиры лицезреть да приёмы послов заморских. Пора старшенького моего, Василия, к премудростям государя готовить.
– Выполню, царевна, твой наказ, – мастер тайных дел Антон Фрязин услужливо склонил голову. – В стене секретный глазок устрою.
«Не рано ли Софья сына к правлению государством собралась готовить, – подумал Курицын. – Виды на великокняжеский трон Иван Молодой имеет. Да и государь благоволит к Ивану, своему первенцу, сыну покойной княжны Тверской, первой жены своей. Всегда с собой рядом на пирах сажает, требует Ивана Молодого вместе с ним государем величать. Зачем Софья при мне такой разговор завела?»
Софья сделала ещё один стежок в пелене, которую готовила для Троицкого монастыря, и перевела взгляд на Курицына – его она посадила как раз напротив себя.
– Ты, Фёдор, почему не ешь, не пьёшь. Или к турецкой еде больше привык? Кормили-то как в Белой крепости?
Софья, как и большинство греков, прибывших в Москву, не смогла привыкнуть к твёрдому звуку «р» в конце слова и потому слегка картавила, когда произносила имя государева дьяка.
– Турки, царевна, в еде у Царьграда многое позаимствовали, – отвечал Курицын спокойным голосом, а мысль была только о том, что неслучайно Софья турок поминает. – Кормили негусто, – продолжил он. – Слава Богу, не померли с голоду и мастера Антона целым и невредимым в Москву доставили.