– Эй, друже, возьми меня в попутчики! Болен я и устал, может, переночевать пустишь?
Будто немного светлее стало, и Василий разглядел человека, преградившего ему дорогу. Он был высокий и такой худой, что его черное одеяние болталось на нем, как пугало на крестовине. Он улыбался ему беззубым ртом и пытался изобразить дружелюбие на морщинистом, как гриб-сморчок лице. Василий не знал, с кем имеет дело. «Может и вправду путник, которого ночь в поле застала? Да откуда он здесь? Да еще перемещается как-то странно, как он мог так быстро оказаться у него за спиной, а потом и перед ним? Странно это все это. Не хватало еще злыдня в дом привести. Оглянуться не успеешь, как сам Вий в гости пожалует. Лучше уж промолчать. Если он, правда, путник, дойдет со мной до избы, а там Василису спрошу, пускать или нет. Она хоть малая, а ведает, вся в отца своего», – раздумывал Василий. Незнакомец пристроился слева, и шел рядом. Он все время что-то спрашивал, но Василий упорно не отвечал. Он был почти уверен, что это злыдень. Рановато он вылез, хотя новолуние – это их время, чего ему ночи воробьиной-то ждать? Луна не светит, темень, как раз, ему в помощь.
– Друже, подожди, я отойду на чуток, – вдруг сказал незнакомец, сунув в руки Василия какой-то сверток. – Только сбереги это! Это очень важно сберечь! Очень прошу тебя!
Незнакомец шагнул в темноту и исчез. В руках Василия лежал предмет, завернутый в грязную мешковину, перевязанный крепко-накрепко толстой веревкой. Чувствуя холодок в спине, он машинально развязал узел и снял мешковину. Он увидел часть рукописи, обложка которой была оборвана и в глаза бросились древние письмена. Тут же его обдало жаром, а потом силы ушли, он чувствовал, что еле стоит на ногах. Он хотел бросить рукопись, но она будто приросла к руке. Он снова завернул ее в мешковину, на этот раз, вместе с рукой. Понимая, что ждать незнакомца бесполезно, Василий побрел домой. Рукопись моментально потяжелела. С каждым шагом сверток будто наливался, и идти становилось все труднее и труднее. Когда он поднимался на крыльцо своего дома, он еле переставлял ноги. Сознание было нечетким и периодически уходило в морок, будто он нырял в темноту, выныривал, и нырял опять. Он постучал в дверь. Стук получился слабым и каким-то чужим. Василиса отворила дверь, и все, что он успел увидеть – ее расширенные глаза, губы, шепчущие заклинание, и сполохи огня у нее за спиной. Василий рухнул в сени со всего роста, как стоял, так и ушел вперед, провалившись в липкую, душную, зловонную темноту.