Правда, наговаривать на боярина – грех. Добрый у нас боярин. На
барщину почти не гоняет, а если уж требуются какие работы – то
собирает на них с уважением, по твердому ряду, и с тех, кто на него
работает – оброка не собирает. Да и с прочих оброк выбивает хоть и
тяжелый, но вполне посильный. Да и то сказать: боярину нужно и
дружину содержать, и город строить, и перед другими боярами на
этих, как их… «диплодических» встречах выглядеть надо не хуже
других…
Старик Панас говорил, что встречи эти так называются оттого, что
там на стол ставят золотое блюдо, на котором лежат два таких же
золотых плода. И кто свой плод съест первым – тот и получит это,
как его, «прехимущество». Правда, что такое это самое
«прехимущество» и как его получают – дед Панас и сам не знает. Но
вот про то, как проходят диплодические встречи – он знает точно.
Ему еще один из рыцарей прошлого барина, Арениуса, рассказывал, еще
до пылающей Ночи.
Так что барин у нас – вполне себе ничего. Хучь и нелюдь, хучь и
поклоняется какому-то непонятному «Изменяющему пути», а не великому
Владыке Света, коему все люди молиться должны… Ну, так на то он и
нелюдь, чтобы своим нелюдским богам молиться. А вот что он людев ни
на алтари свои черные не таскает, подобно злобным демонам, ни в
работварории, как проклятущие чернокнижники, ни кладбища не
тревожит… Вот те, кто под рукой этих, живет… как их…
«нихремастеров»… ну, которые мертвых тревожат – те даже похоронить
усопших родичей не могут: особое разрешение барина нужно. Уж об
этом-то Лешек, происходящий из семьи, в свое время бежавшей от
черных мастеров смерти знает точно. А наш боярин – добрый…
Наверное… Даже госпожа Аминта, что служит Владыке Света так
сказала. Говорит: «хоть и еретик, и проповедей его слушать не
нужно, но дела творит добрые, и бунтовать против него не след».
Лешек вздохнул, утер пот с лица, и переполз к следующему кустику
ночесветки. Вал, нашпигованный охранными талисманами, был построен
для того, чтобы защитить от прорыва изнутри, а не охранять от
подходящих извне. Однако, за века существования Курганья талисманы
ослабли и разрядились. Вот и случались... всякое.
Услышав шорох, не свойственный обычному голосу ветра над степью,
Лешек скатился в давно примеченную ямку, накрылся специальным
плащом, которые барин раздавал охочим людям для сбора трав в
Курганье, и стал напряженно вслушиваться. Тихое шипение стекающих с
перьев молний заставило Лешека замереть. Мимо проходил громоносец:
страшная птица, получившаяся из дрофы, приземлившейся подкормиться
яркой зеленой травой, что росла в Курагнье, отчетливо выделяясь на
фоне выжженной солнцем степи.